угнетение одних другими противоречит Праву Животных, еще более незыблемому, нежели Международное право. «Крысы и Мыши – наши братья», – сказал серый Кот. И нарисовал такую выразительную картину страданий Крысы, попавшей в пасть к Коту, что я залилась слезами.
– Милорды, – сказала я им, – я английская Кошка, и я невинна!
Догадавшись, что я приняла все сказанное в этом спиче за чистую монету, лорд Пуф тайком шепнул мне, что Англия намерена открыть широкую торговлю Крысами и Мышами; что, если Коты перестанут их есть, Крысы подешевеют; что за английской моралью всегда скрывается торговый расчет и что этот союз морали с меркантильностью – единственный союз, на который Англия всерьез делает ставку.
Мне показалось, что Пуф слишком хороший политик, чтобы быть хорошим мужем.
Кот-помещик (country gentleman) заметил, что на континенте католики, особенно в Париже, вблизи застав[237], ежедневно лишают жизни Котов и Кошек («Не отклоняйтесь от повестки дня!» – закричали слушатели). Вдобавок эти надругательства сопровождаются ужасной клеветой: отважных Котов выдают за Кроликов – ложь и варварство, которые оратор объяснил незнакомством с основами истинной англиканской религии, позволяющей лгать и плутовать только в тех случаях, когда речь идет о государственном управлении, внешней политике и кабинете министров.
Оратора заклеймили радикалом и мечтателем. «Мы собрались здесь для обсуждения интересов английских Котов, а не тех, которые живут на континенте!» – гневно воскликнул Котофей-тори. Милорд Пуф задремал. Заседание окончилось, и тут один молодой Кот из французского посольства, говоривший с акцентом, который обличал его национальность, обратил ко мне восхитительные слова.
– Любезная Красотка, природа еще очень долго не сможет создать Кошку, способную сравняться с вами. По сравнению с вашей шелковистой и блестящей шерсткой персидский и индийский кашемир кажутся верблюжьей шерстью. Вы источаете аромат, от которого ангелы лишаются чувств, не в силах вынести столь безграничное блаженство; я учуял его в гостиной князя де Талейрана[238] и примчался сюда слушать тот потоп глупостей, который вы именуете meeting[239]. Огонь ваших глаз светит мне в ночи! Ваши уши были бы безупречны, если бы помогли мне донести до вас мои мольбы. Во всей Англии не найдется розы такой же розовой, как ваш розовый ротик. Как ни старайся рыбак, он не отыщет на дне морском жемчужин, могущих сравниться с вашими зубами. Ваша прелестная мордочка, изящная и утонченная, – самое очаровательное из всего, что произвела на свет Англия. Снег с альпийских горных вершин показался бы ржавым по сравнению с Вашей небесной шкуркой. Такую шерстку не найдешь нигде, кроме вашего туманного края! Ваши лапки с величайшей грацией и мягкостью несут тело, которое можно было бы
За парижскими заставами (см. примеч. 33) располагались дешевые кабаки, где, по слухам, под видом кроликов порой подавали кошек.
Знаменитый дипломат Шарль-Морис де Талейран-Перигор (1754–1838) в 1830–1834 годах был послом Франции в Англии.
Английское слово meeting (встреча, собрание) вошло во французский язык в XVIII веке, но во времена Бальзака все еще воспринималось как англицизм.
