погибают, дав жизнь потомству. Именно рабочие Перепончатокрылые берут под опеку этих новорожденных, лишенных родительского попечения, ищут для них пропитание и заботятся о них так же преданно, как сестры милосердия – о Людях».
Любопытнейшие подробности, которые наша корреспондентка сообщает нам о жизни одного Мотылька, хорошо ей знакомого, могли бы лечь в основу всеобщей истории нравов Мотыльков всех стран. Мы счастливы, что имеем возможность поместить здесь полностью и не изменяя ни единого слова письмо почтенной Перепончатокрылой. Мы всегда с радостью будем предавать гласности сочинения особ столь высоконравственных и столь добросовестных.
Бал прервался, и его сменил большой концерт вокальной и инструментальной музыки
Когда бы речь шла обо мне, я не стала бы вам писать, ибо я не верю, что можно рассказать свою собственную историю благопристойно и беспристрастно. Итак, нижеследующие подробности касаются не меня. Довольно будет объяснить, почему я пишу к вам одной из первых: дело в том, что, к несчастью, семейственные заботы не занимают моего досуга.
Я одинока, господа, и никогда не вкушу радостей материнства: я принадлежу к многочисленному семейству рабочих Перепончатокрылых. В одиночестве сердце страждет; неудивительно, что я посвятила себя воспитанию юношества. Одна Бабочка высокого полета, обитавшая неподалеку от Парижа, в лесах Бельвю, и однажды спасшая мне жизнь, перед смертью умолила меня стать воспитательницей ее дитяти, которое вскоре должно было явиться на свет и которого матери не суждено было увидеть.
После некоторых колебаний – впрочем, полагаю, вполне естественных – я сочла, что, хотя другие Перепончатокрылые тоже нуждаются в моей помощи, долг благодарности настоятельно велит мне взяться за это нелегкое дело. Итак, я обещала моей благодетельнице посвятить свою жизнь яйцу, которое она отложила в чашечку цветка и вверила моим заботам. Дитя родилось на следующей день после смерти матери: луч солнца помог ему выйти из яйца.
С грустью увидела я, что ребенок начал свою жизнь с проявления неблагодарности. Он даже не простился с Колокольчиком, приемным отцом, который выносил его под сердцем, и бедный цветок от горя опустил головку до земли.
На первых порах воспитание малыша давалось мне с трудом: он был капризен, как ветер, и легковесен до чрезвычайности. Но легковесные существа не сознают того зла, которое совершают: поэтому они так часто внушают к себе любовь. Итак, я имела счастье, а вернее сказать, несчастье привязаться к бедному ребенку, хотя он, по правде сказать, вел себя так несносно, что мне хотелось назвать его не Гусеницей, а Паразитом, как ни грубо это звучит.
Тысячу раз твердила я ему одни и те же наставления, тысячу раз предсказывала одни и те же несчастья; ветреник был недоверчивее самого Человека и не брал в расчет ни одного предостережения. Если мне случалось
