наши личные дела.
Поначалу я даже обижался на него: ну как это совсем не общаться с единственным земляком в роте! Правда, он все же немного выделял меня среди остальных. По мнению Крутого, моя койка всегда была заправлена хуже, чем у других, автомат почищен из рук вон плохо, а еще, опять же по убеждению замкомвзвода, рядовой Вознесенский больше всех халтурил и на физо, и на строевой, и даже на чистке картошки.
Последняя для нас была сущей мукой. Обычно туда назначалось от силы пять-шесть человек во главе с сержантом или кем-то из дембелей. Те, как правило, ножик в руки не брали, а, пользуясь возможностью, отдыхали от ратных дел. Крутилин же садился вместе со всеми и лихо ошкуривал бесконечные клубни. Там, кстати, в основном и случались разговоры за жизнь. «Замок» живо интересовался у бойцов их делами, расспрашивал про здоровье родителей, пишет ли любимая девчонка и тому подобное. В эти часы он словно бы переставал быть придирчивым и вечно недовольным командиром, превращаясь если не в друга, то в приятеля.
Однажды на ЧК – так сокращенно называли мы чистку картошки – пользуясь благодушным расположением Рыжего, кто-то из салаг решил попросить нашего командира о снисхождении:
– Товарищ старший сержант, а может быть, завтра на зарядку не пойдем? А то двенадцать уже, а нам еще как минимум с час тут колупаться!
– Да если хочешь, я тебя вообще от физо освобожу, – широко улыбнулся Крутилин.
– Правда? – не веря своим ушам, радостно переспросил боец.
– Конечно. И не только тебя, а… – Замкомвзода сделал паузу, а затем обвел нас добродушно-насмешливым взглядом. – Любого, кто подтянется больше меня.
Мы, салаги, тут же воспрянули духом: как раз в тот вечер на ЧК подобрались те, кто был на «ты» с турником. И уж вряд ли кто-то из нас предполагал, что почти двухметровый, весящий под центнер Крутилин подтянется больше пяти-шести раз.
После кухни мы отправились на спортгородок. Кажется, больше всех тогда поднял свою тушку Славка Трофимов, жилистый парнишка из Крыма. Если мне не изменяет память, его рекорд был восемнадцать. А после всех к снаряду подошел Крутой и легко вытянул «четвертак». Да-да, двадцать пять раз!
Разумеется, утром, на зарядке никто и не пикнул про усталость после вчерашней ЧК. А «замок» вместе с нами шустро пробежал три километра и потом лихо обставил всех на полосе препятствий.
Но больше всего Рыжий третировал нас на полигоне. Мы стерли до крови ладони, роя себе окопы и укрытия неудобными до жути саперными лопатками, «убили» локти и колени, ползая по-пластунски. А Крутилин все подстегивал нас, заставлял перекапывать и заново ползти. Ну и, естественно, как всегда выделял меня:
– Вознесенский! Будешь ползать с задранной задницей – стопудово пулю поймаешь! И ноги боком к земле прижимай, а не ставь на мыски: прилетит в голень, на всю жизнь инвалидом останешься!
Как-то после очередных истязаний на стрельбище я в сердцах бросил:
