в комнату: спать. Еле добралась до кровати. Положение лежа оказалось гораздо сложнее. Если захочется в туалет, вставать придется долго. Стеша словно бы провалилась в доверчиво разобранную постель. Хотя не было ни перин, ни дорогих матрасов. Голова кружилась, и от этого во всем существе заиграло неуместное веселье. В какой-то момент спохватилась: на сон грядущим не прочитала. А если скорую придется вызывать? Все равно.
Корпус Александро-Невской Лавры. Фото В. Муратова.
Вспомнила Стеша, как монах в Александро-Невской лавре умолял ее не читать молитв наизусть и лежа. Это праздность, это не молитва!
Поначалу Стеша поддалась коварной привычке и, наложив под спину покрывал и подушек, начала читать молитвы, садясь при совершении крестного знамения и кланяясь, как могла. Потом вспомнила, как однажды в Александро-Невской лавре монах едва ли не со слезами умолял ее не читать молитв наизусть и лежа. Это праздность, это не молитва! Стеша подумала, что слово монаха надо исполнить, и, как есть, закутанная в одеяло, скатилась на половичок. Кое-как встала на коленки и легла животом на постель. Однако ноги и так не хотели держать ее тело. Стеша сползла на половичок полностью и вцепилась в книгу. Локти и грудь опирались на постель, а глаза внимательно следили за строками. Голоса уже слышно не было. Стеша приблизилась к седьмой молитве – по числу часов в сутках. Эту молитву она особенно любила и прибавляла после каждого: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! И далее, возвращаясь к словам молитвы. Такое увеличение казалось ей краткой передышкой. Она словно собиралась с силами для нового прошения.
Последние поклоны Стеша совершила кое-как, смешно корячась, и несколько раз больно ударилась головой о стальной каркас кровати. Но из молитв не пропустила ни одной. Одним из предметов ее легкого тщеславия было то, что она, несмотря на обстоятельства, вот уже несколько лет читает полное молитвенное правило. Кроме двух или трех, ведущих к смирению, исключений. Окончив молитву, Стеша еще несколько времени посидела, заставляя себя повторять Иисусово Имя. Потом скорее-скорее, как позволяли ноги и руки, вползла на кровать, укоряя себя:
– По магазинам и кофейням ходим. На работу ходим. По рынкам бегаем. Молиться не можем! Почему?
Забытье словно поджидало Стешу. Она увидела себя маленькой, летящей куда-то в непроглядную черную бездну, как Алиса в стране чудес. И почему-то рядом с ней оказался Рем, который тискает и бьет ее.
Видение рассыпалось внезапно. На место его пришел бушующий яблоневыми цветами весенний сад и отец Игнатий. Он махал кадилом и пел «Архангельский глас». Голос ширился слезно-тоскливой волной, как если прохладной ладошкой коснуться воспаленного лба. Стеша про себя не раз отмечала: Благовещение – праздник отца Игнатия. Ему и «там» на Благовещение служить. Что-то не передаваемое словами, но сильное было в том, как отец Игнатий пел «Архангельский глас». Тягуче, высоким переливчатым голосом. В интонации появлялось что-то отроческое, легкое. Старательно выводил каждую ноту. Пел очень
