душу от неверия взыскивает. Я не спросил, из какого он монастыря, как святое имя. И не знал, как к нему обратиться: отче или брате. Только с тех пор я уж меньше думал на всякие зыбкие темы. И посмелее в вере стал.
Мыкалка вздохнул.
– Так-то вот, мамочка. По молодости много чудесного видел, хоть книгу пиши. А теперь все по-другому. И, знаешь, жалеется иногда, что той игры уж нет. Но – Бог весть – вера не знамениями питается, а сердцем.
Светик, наконец, закончила шитье и сказала:
– Готова постель, иди спать, Александр Васильевич.
Мыкалка повиновался. А хозяйка побрела в ванную: зубы почистить и ноги помыть. Не каждый день ноги помыть получалось.
Вете перед сном, после молитв на сон грядущим, вспомнился отец. Ее родной отец. Отец стоял в саду, на террасе дачного домика. Возле него поблескивало полное ведро; в ведре плескалась заманчиво чистая родниковая вода. Яблони роняли нежные пышные цветы, белые и розовые, прямо отцу на голову. Вот за шиворот цветок упал. В руках отец держал корзину с буханкой хлеба, прикрытой платком.
– Веточка! Езжай домой. Коля у меня там, внучек. Не оставляй внучка.
Данилов монастырь. Фото 1882 года
Умоляющий голос врезался в душу томительным острием. Вета заметалась. Во сне представились лязгающие рельсы, духота, озноб и боль во всем теле. Возможно, все это было и наяву.
– Ты что кричишь? – наклонилась над ней Светик. Потрогала рукой Ветин лоб. – У тебя жар. Простыла. Нынче сидишь дома и лечишься. Никакой службы. Если хочешь отцу Игнатию записку написать, пиши скорее. Я передам.
Но Вета заупрямилась.
– Я пойду. Я не больна. Мне на работу надо.
– Шустрая какая, – рявкнула Светик, – сиди дома! Я тебя не выпущу.
– А если скорая приедет, как я открою?
– Сама открою; только бы приехала.
Мыкалка еще спал, пристроив голову на кровать, стоя на коленях.
Светик сожалительно вскинула руки:
– Александр Васильевич, ты чего спишь раскорякой? Ложись нормально. Вета остается дома. Вдвоем вам веселее будет.
Но Мыкалка уже вскочил и заторопился.
– Мамочка, я не могу! Часы! Часы! – И направился в ванную с видом новобранца, которому предстоит первое в жизни учение.
Плавание – уговор. Единственный между Светиком и Семой, но ни разу не нарушенный. Если уходишь в запой, обязательно принеси Маше игрушку. Или одежду. Или сладость. Или книгу. Ну хоть что-нибудь. Как Сема держал слово, оставалось тайной для всех. Прежде всего – для Светика. Плавания делились на большие и маленькие. Вне плаваний Сема казался заботливым, открытым человеком. Его увлечением была мебель. Он и работал мебельщиком.
Сема тешил свое подмоченное хозяйское достоинство тем, что периодически, по надобности, производил в доме мебельный аврал. Но уязвить Светика все равно не получалось. Она только радовалась
