жара, струилась веселенькая прохлада, а лоб в поту. Словом, кризис миновал.
До начала богослужения остался час. Скорая помощь все не ехала. С крыши до самой земли, мимо Светиного кухонного окна, свисала длинная пожарная лестница. Вета была уверена: от ее присутствия сегодня в храме что-то зависит. Написав записку с кратким изложением событий, Вета сунула ее в карман пальто. Балкон был застеклен, однако боковая стена неплотно подходила к панели дома; щель и заставили стеллажом. Примерившись, Вета аккуратно начала составлять инструмент на пол. Освободив одну полку, поняла, что можно попробовать просунуться и так. С трудом, но можно. Главное, чтобы не подвели руки. Перекрестилась, перекрестила лаз и высунулась на улицу.
Какое-то мгновение Вета висела на руках и не чаяла удержаться. Но вдруг стопа, словно сама собой, вцепилась в спасительное железо. И вот уже обе ноги на ступенях лестницы. Лестница громыхала и раскачивалась; тело заносило.
В окне второго этажа мелькнула тень, и в Вету нацелились бесцветные старушечьи глаза. Испуг словно бы прибавил силы. Вета чуть не побежала вниз по витым ступеням. На первом этаже, по счастью, не было никого. Руки изнемогали; мизинцы отказывались впиваться в холодное железо. До земли лестница не доставала чуть больше метра. Вета уже приготовилась прыгать, но руки свело судорогой. Не разжать. И тогда Вета решила действовать верой. Тихонько вскрикнула: «Господи, помилуй!» И рука освободилась для крестного знамения. Вета перекрестилась и прыгнула. Она сильно ушиблась бы, но голова, заодно с сумкой, перевесила, и Вета приземлилась как кошка – на передние конечности, слегка завалившись на бок. Встала, отряхнулась и побежала к метро. Одна остановка, можно и пешком.
Еще на станции Вета заметила симпатичные группки: прихожане спешили в храм. Только бы в храме не повстречать Светика.
– Господи, – взывала Вета, – Ты веси, я только к Батюшке, только к Батюшке! Я виновата, но помилуй! Я вернусь!
Народу полно. К солее не пройти. Отец Игнатий уже в алтаре. Но Вета принялась потихоньку пробираться вперед, слегка тесня прихожан, поддерживая кого за локоток, кого – за плечи. И едва не наткнулась на Лешу, который таким же образом пробирался в алтарь.
Записку Леша взял, не говоря ни слова, и тут же исчез за спинами прихожан. Дело сделано. Вета начала пробираться к выходу. Но тут начали шестую песнь. Отец Ефрем. Его пышная грива отсвечивала золотом в зыбком свете свечей.
Вета находилась у свечного ящика, когда запели кондак: душе моя! Люди в храме преклонили колена. Не выйти. Вета встала на колени вместе со всеми, и вдруг – заплакала от сознания своего бессилия. Во всем. И в том, что на нее периодически «находит» чрезмерно решительное настроение.
Она не решилась вставать с колен, пока не встанут все. Но, когда встала, ее поймал за локоток Леша. Как он тут оказался?
– Дождись отца Игнатия у солеи. Он выйдет. Сказал: за послушание.
В глазах у Веты потемнело, и она не заметила, как с другой стороны к Леше подошла Светик и полными ужаса глазами взглянула
