поддерживал сильный ветер. Еще была меланхоличная тоска, заставившая меня взглянуть в одно из окон и поискать взглядом небо. Также появилось горькое нечеткое разочарование, словно в мире было слишком много препятствий, а сам он внезапно стал чересчур маленьким.
Но в основном я чувствовала боль.
Она была в легких, в желудке, в каждом ударе сердца. Что-то плотное и давящее прижималось к ребрам и змеей обвивалось вокруг позвоночника, рот обжигал едкий привкус. Я чувствовала себя безнадежно больной и слишком слабой, чтобы продолжать борьбу. Каждое ощущение, звук, вдох и прикосновение приносили боль.
Я отдернула руку, и все чувства испарились. Еще мгновение я была в ярком тесном помещении – слишком ярком и слишком тесном. Все вокруг застыло без движения и одновременно разлетелось на куски. А после я не чувствовала уже ничего, и мир перевернулся.
Саймон поймал меня, не давая упасть, и опустил на пол. Мгновение спустя кто-то осторожно вложил в мои руки стакан воды. Из-под копны каштановых кудрей на меня сверху вниз с беспокойством и заботой смотрели голубые глаза, намного моложе, чем у Саймона.
– Себастьян? – произнес Саймон откуда-то из зыбкого пространства позади меня. – Что ты здесь делаешь?
На секунду взгляд голубых глаз скользнул наверх, куда-то за мое плечо, а потом вернулся ко мне.
– Тетя Челси сказала, что он заболел, – пояснил Себастьян.
– Ну разумеется, – не удивился Саймон.
– Так и есть?
– Это мы и пытаемся выяснить.
– Ты как?
Не сразу стало понятно, что тот, кого назвали Себастьяном, обращается теперь ко мне. Я попыталась ответить, но у меня пересохло в горле. Я начала пить слишком быстро, словно пыталась заполнить пустоту, образовавшуюся недавно внутри меня, и поперхнулась.
– Полегче, – сказал Себастьян.
Он продолжил говорить, но в этот момент я потеряла сознание.
Однажды утром мы поссорились, папа и я. Он только что вернулся домой и был не в настроении. Видимо, поездка прошла не очень хорошо. Мне тогда было тринадцать.
Все началось с вафель из тостера, которые были холодными.
– Ну и гадость, – сказала я и отодвинула тарелку.
– Тогда можешь приготовить сама, – предложил папа и сделал большой глоток кофе из кружки. – Или возьми что-то у меня.
На его тарелке лежали сыр фета, редиска и лепешки, и он, наверное, заранее знал, каким будет мой ответ.
– Фу, – прокомментировала я. – Кто ест на завтрак редиску?
Можно было на этом и остановиться, но я слишком рассердилась.
– Почему ты никогда не готовишь настоящую еду?
– Это настоящая еда, – ответил папа.
Он помолчал немного, а затем добавил: «Это твоя культура,
