профессора старику, который, будучи теперь уже без ярко-желтых перьев и больших ожерелий из бусинок, украшавших его голову и шею несколько часов назад, выглядел не так величественно, как раньше, однако во взгляде его проницательных глаз по-прежнему чувствовалась непоколебимая самоуверенность.
– Branco человек быть проклятый для менкрагноти, – заявил шаман через Иака с таким видом, как будто речь шла о чем-то очевидном, не нуждающемся в дополнительных объяснениях. – Если мы говорить правду, вы исчезнуть, как женщина, который вы искать. Затем прийти другие brancos люди, чтобы искать вы, и затем еще другие… И тогда для менкрагноти – конец.
– Это какая-то ерунда, – хмыкнул профессор. – Кроме того, я не понимаю… э-э… Вы говорите, что мы исчезнем так же, как исчезла моя дочь? Но почему? – Голос профессора стал взволнованным. – И куда она подевалась?
Старик и Иак о чем-то между собой поговорили, а затем Иак пожал плечами и сказал:
– Мы не знать.
– Как это вы не знаете?! – вспылил профессор Кастильо, теряя свою обычную невозмутимость. – Вы что, принимаете нас за дураков? Вам не удастся обмануть нас во второй раз!
– Мы сказать правда, – с печальным видом заявил переводчик. – Она быть с нами, но потом идти вместе с другие, которые ее сопровождать.
– Это мы уже знаем, – нетерпеливо пробурчал профессор. – Но куда именно она направилась?
Иак перевел слова профессора, и шаман посмотрел на нас с выражением скорби на лице. Показав куда-то за пределы стен малоки, он почти робко произнес:
– Менка таму тах…
Иак в течение некоторого времени смотрел на старого Менгке, а затем повернулся к нам со слегка исказившимся лицом. Ему, видимо, не хотелось переводить услышанные им слова шамана.
Мы все трое напряженно смотрели на переводчика, с тревогой ожидая, что же он нам сейчас скажет.
Туземец, опустив голову, по всей вероятности, снова стал искать в своем ограниченном словарном запасе подходящее слово.
– В ад, – наконец сказал он очень тихо. – Branca женщина не слушать предупреждения Менгке… И теперь она быть в ад.
21
В малоке воцарилось гробовое молчание, как будто все, кто в ней находился, вдруг потеряли дар речи. Я с тревогой заметил, что профессор, узнав о судьбе своей дочери, очень сильно побледнел.
– Так вы говорите… – наконец нарушил он молчание, с большим трудом произнося слова, – что та белая женщина… Она…
Иак удивленно посмотрел на профессора.
– Она идти в ад, – повторил он.
Я, выслушав столь жуткое заявление, засомневался, правильно ли Иак перевел слова старика и правильно ли мы понимаем то, что говорит нам Иак. У меня возникло подозрение, что кто-то чего-то недопонимает.
– Но… как такое может быть? – спросил я, со страхом ожидая услышать в ответ что-нибудь ужасное. – Вы хотите сказать, что она… умерла?..
Я
