снова и снова, на нем Габриель смеялся, подмигивал и посылал воздушный поцелуй в камеру.
– Он умер несколько месяцев назад, – закончила Ева, но продолжила показывать фотографии, эти обрывки утерянной жизни.
У меня внутри все сжалось.
Мне это показалось неправильным. Я не хотел продолжать разнюхивать и понял, что больше не буду этого делать.
Я отвел взгляд и отошел от Евы. Она закрыла приложение и убрала телефон.
– Я знаю не больше твоего, – пояснила она. – София переживала, потому что смерть Габриеля, похоже, сильно отразилась на Элене. Она боится, что та сделает какую-нибудь глупость, что заберется слишком высоко.
Я замолчал, пытаясь переварить все, что узнал.
Говорить больше было не о чем. Я не хотел строить догадки. Не хотел задавать вопросы. Мне показалось, что я вмешался туда, куда не должен был. Поэтому я просто кивнул. Больше упоминать о Габриеле мы не стали. Мы немного поболтали о Еве и Софии, пока еще могли держаться, а потом попрощались.
Той ночью мы не стали говорить об Элене, но я лег спать, думая о ней.
9
Третье письмо
Дорогой друг, дорогой напарник!
Мы с этим парнем едва знакомы, но я чувствую, что, когда мы разговариваем, между нами что-то происходит, появляется какая-то нить, даже если мы не говорим ни слова. Есть что-то едва ощутимое, тонкое и волнующее в том, чтобы быть посвященным в секреты, сны и желания другого человека. От этого по коже бегут мурашки, точно так же, как когда я занимаюсь скалолазанием.
Мы с тобой много раз разделяли высоту. Ты помнишь? Там, наверху, я крепко держала тебя за руку, чувствовала себя неуязвимой. Это было ощущение, совсем не похожее на скалолазание со страховкой.
Там, без ремней, не было никаких гарантий. В каком-то смысле дисбаланс дарил мне спокойствие. Ответственность лежала на мне, контроль тоже принадлежал мне.
Шаг вперед. Шаг назад.
Я решала сама.
Я могла оступиться. Могла упасть в любую секунду, но в некоторой степени падение тоже было бы моим решением.
Прошло так много времени с тех пор, как я с кем-то говорила о тебе откровенно, ничего не скрывая; возможно, слишком много. Он меня тоже не спрашивал, хотя подозреваю, что он в курсе. По крайней мере, он точно что-то подозревает. Если ему никто ничего не рассказал, если София или остальные решили промолчать, думая, что таким образом защищают его, то скоро он начнет задавать вопросы. Я даже могу себе это представить.
Мне страшно. Я признаюсь, что было бы лучше, если бы он не знал. Иногда мне хочется, чтобы никто не знал.
София меня любит и очень обо мне заботится. Не знаю, что бы я без нее делала. И все же я возненавидела ее полные печали звонки, возненавидела манеру, с которой она заламывает руки, когда переживает… И я ненавижу то, какой многие меня видят вот уже целый год: я словно размытая картина, чьи контуры потускнели и практически
