он развлекался тем, что разглядывал прохожих и придумывал про них истории. Мужчина в многоцветном одеянии убегал от своей актерской труппы, те мужчины, что переговаривались таинственным шепотом, стали у него распространителями запретных опьяняющих веществ, а ребенок, крепко вцепившийся в отцовскую руку и широко улыбающийся, был сочтен иностранцем, впервые увидевшим базар Мадинны.
Мазену как раз принесли кофе, когда до него долетел разговор из-за соседнего столика, где пятеро мужчин горбились над своими напитками и сплетничали, словно старухи.
– Говорят, наследный принц притащил с собой джинна.
– Зачем? Для ритуального убийства?
Мазен покосился на говорившего и поспешно отвернулся. Он узнал этого человека – один из дворцовых стражников, получивший выходной. «Успокойся! – мысленно приказал он себе. – Ему тебя не узнать».
Это было скорее надеждой, чем разумным выводом. Его не узнавали во время таких вылазок лишь потому, что он не надевал монарших украшений. Он убирал все три серьги, говорившие о том, что он третий сын султана, и снимал материнский шарф. А еще он не надевал золото и серебро.
Но хотя все, отмечавшее его как принца, отсутствовало, собственные черты он спрятать не мог. Ни свои волнистые черные волосы, ни золотистые глаза. Таким образом, он все равно оставался Мазеном, при всех своих мешковатых бежевых одеждах. Вряд ли гутра на голове что-то изменит, если они увидят его глаза.
«Успокойся. Ни к чему привлекать к себе внимание».
Он отпил кофе.
И тут же им подавился. Стражники прекратили свое бормотание и уставились ему в спину.
«Что за проклятый день!»
Один из стражников подошел к Мазену спросить, все ли у него в порядке. Он попытался засмеяться, но безуспешно.
– Хорошо, – с трудом выдавил он. – Все хорошо. Спасибо за заботу.
Сердце у него панически колотилось. «Отвернись. Отвернись».
К счастью, мужчина вернулся к своему разговору.
– В последнее время в городе стало больше джиннов.
– Больше? Мне казалось, меры безопасности наследного принца должны были не допускать их в город.
Мазен стиснул пиалу. Для джинна войти в Мадинну означало подписать себе смертный приговор, зачем бы им было сюда вторгаться?
– Кому нужны эти сложные меры безопасности, – пренебрежительно махнул рукой один из мужчин. – Надо устроить публичные убийства. Пускать им кровь, собирать тут же проросшие цветы и раздавать зрителям. Это их отпугнет.
Мазену вспомнилась ужасная серебряная кровь на одежде брата. Где именно Омар убил джиннов и что за жизнь возникла на их крови? Молили ли они, чтобы его бессердечный брат их пощадил? Или безрезультатно боролись до самого конца? Мазену не хотелось представлять себе их умоляющими. Не нравилось думать о том, что их жизни прерываются с пролитием крови.
Было удивительно, до ужаса удивительно, что серебряная кровь, пролитая в отчаянной борьбе, может разбудить природу.
