что действовал под влиянием гнева или ревности, а позднее выясняется, что он заблаговременно приобрел орудие убийства и не сразу пустил его в ход[53], доверие к нему снижается.
В отдельности эти подходы могут не сработать. Депутат может не захотеть признаться своей жене, что он боялся за свою жизнь, или может утверждать, что боялся, чтобы на самом деле скрыть мотив, недостойный уважения (например, взятку). В Индии XIX столетия заявления, сделанные на смертном одре, считались ненадежными, потому что люди иногда использовали этот момент для того, чтобы поквитаться со своими врагами. В примере с французскими эмигрантами и те, кто верил в реставрацию, и те, кто в нее не верил, имели основания, чтобы арендовать жилье по неделям: первые для того чтобы упростить свое возвращение во Францию, когда наступит время, вторые – во избежание обвинений в пораженчестве. Однако у способности людей плести паутину обмана, не раскрывая истинных мотивов, есть свои пределы. Лицемерие, как сказал Сомерсет Моэм, – это профессия, которая занимает все время. Даже Тартюф в конце поскользнулся. Чтобы доказать искренность религиозной веры Генриха IV, его биограф не только ссылается на положительные свидетельства «множества эпизодов, когда его религиозный дух проявлял себя без декларации своих намерений», но также утверждает: «Если здесь и было какое-то лицемерие, то оно бы проявилось по тому или иному подходящему поводу». В том же духе высказывался и Монтень:
Те, кто, вопреки моему мнению о себе, имеют обыкновение утверждать, будто то, что я в своей натуре называю искренностью, простотою и непосредственностью, на самом деле ловкость и тонкая хитрость и что мне свойственны скорее благоразумие, чем доброта, скорее притворство, чем естественность, скорее умение удачно рассчитывать, чем удачливость, не столько бесчестят меня, сколько оказывают мне честь. Но они, разумеется, считают меня чересчур уж изворотливым, и того, кто понаблюдал бы за мной вблизи, я охотно признаю победителем, если он не вынужден будет признать, что вся их мудрость не может предложить ни одного правила, которое научило бы воссоздавать такую же естественную походку и сохранять такую же непринужденность и беспечный облик – всегда одинаковый и невозмутимый – на дорогах столь разнообразных и извилистых; если он не признает также, что все их старания и уловки не сумеют научить их тому же[54].
Хотя выгода от представления в ложном свете может быть значительной, его цена может оказаться слишком высокой. До некоторой степени сознательная декларация своих мотивов имеет пределы. Потому что каждый мотив оказывается включенным в широкую сеть других мотивов и представлений, и для того чтобы поддерживать лицемерие, необходимым станет согласование такого количества вещей, что это может оказать парализующее действие. Довольно одной фальшивой ноты, чтобы обрушилась вся конструкция. Есть множество пословиц, свидетельствующих о том, что разрушение
В решении британского суда по делу Макферсона от 1957 года лорд Годдард задал риторический вопрос: «Как можно утверждать, что лицо, подавшее апелляцию, действовало в порыве страсти, если он сделал не один, а четыре выстрела, после каждого из которых требовалось четыре раза подряд перезаряжать ружье, извлекая патрон?»
