Видно было, что лечение гвоздичным настоем гораздо серьезнее отражалось на самом Иване Кузьмиче, чем на больном Кадошке.
– Ну, теперь я могу продолжать нашу беседу, – проговорил с обычной своей улыбкой Конский, после того, как горничная унесла таз с настоем. На чем мы остановились? – спросил он, взявшись вдруг за голову рукой и закрыв глаза.
– Да мы о многом говорили, – ответил Коренев, с усмешкой глядя на коллегу, – я, вот, только удивляюсь вам, как это вы, Иван Кузьмич, можете столько времени тратить на подобную чепуху? Ведь вы бы…
– Ах, я знаю, что вы скажете, – прервал Коренева Конский, – но что я могу поделать? Привык. Впрочем, если вы женитесь, и у вас будут дети, то вы тоже поймете мои чувства.
Коренев рассмеялся. Конский же поспешно перевел разговор на вопрос о его метахронометрии. Во время этой беседы горничная принесла в кабинет чай, варенье и печенье и сообщила, что барыня больна и не может принять гостя в столовой. Сидя за чаем, коллеги незаметно увлеклись разговором и проболтали до двенадцати часов, перейдя постепенно с разговора о собаках на университетские темы.
Когда Коренев уходил, он слышал, как в соседней комнате заплакал мальчик; затем раздались звонкие шлепки рукой, и резкий голос жены Конского воскликнул:
– Я тебе говорила, поганец, чтобы ты спал и не тянул Марса за хвост! Вот и укусил тебя! Так тебе! Вот тебе!
Коренев вышел на улицу с тяжестью в голове. Он намеренно не пошел сразу домой, а повернул в сторону, чтобы сделать крюк и освежиться на воздухе. Ночь была холодная и сырая; затянутое сплошным снежным покровом небо желтело наверху огромными пятнами, отражая в своих тучах яркое зарево освещенного города. Были пусты улицы, и темнели ставнями уснувшие окна; и одиноко стоявшие столбы газовых фонарей сильно мигали и жмурились от холодного ветра и говорили что-то друг другу про холодную ночь, про нависшие тучи. А ветер, бежавший вперед между рядами домов, сердито размахивал серыми сучьями застывших в зимнем оцепенении акаций и бросал на гранит тротуара дрожащие тени, разбегающиеся в разные стороны и снова сходящиеся в молчаливых извивах.
Когда Коренев возвратился домой, было около часу ночи. Поставив лампу на комод около кровати, он решил почитать на ночь одну из статей журнала «Astronomische Nachrichten»[16]; на стоявший около кровати стул он насыпал из мешка, присланного ему матерью из деревни, десятка два грецких орехов и лег в постель. Коренев с детства сохранил привычку есть что-нибудь во время чтения, а орехи любил больше всего. Однако, читать «Astronomische Nachrichten» и в то же время ломать орехи было трудно. Поэтому Коренев слез с кровати, снял с полки две толстыя немецкия книги, трактовавшие «О строении солнечной короны» и «Об элементах затмений двух последних тысяч лет» – и направился обратно к постели. Здесь, сидя на кровати и положив на стул в виде основы элементы затмений, он клал на эту книгу орехи и придавливал сверху диссертацией о строении солнечной короны. Попавший в середину между двумя солидными
«Новости астрономии» (
