зов трубы.
Вот он. Ждет, нетерпеливо вышагивая вдоль ограды бульвара. На часах – ровно три. Я не опоздал.
– Привет. Давай лапу. Давно не виделись.
– Месяца два.
– Пройдемся? Подышим свежим воздухом.
Деревья, покачиваясь, медленно плывут назад.
– Ты что –то совсем пропал из виду. Если бы не моя настырность… Загружен работой?
– И это тоже.
– С другом–стихотворцем не встречаешься?
– Нет.
– Так–так…
Молчит, меланхолически посвистывает.
– Что история КПСС? Движется?
– Представь себе, да.
– Как Люба?
– Чудесно! Передает привет, в гости приглашает.
– Спасибо.
– Послушай, – остановился. – Давай не будем так…
И – камнем с горы:
– Странный она человек… Люба. Такое чувство, словно все время – над… понимаешь? Словно смотрит из страшного далека, из бездны какой–то! И живет со мной только из желания узнать, что я, все–таки, за таинственное насекомое… Невыносимо! А тут еще вертится этот дурак, поджидает на всех углах, читает стихи, ведет умные разговоры… Здесь нет ревности, но после каждой встречи с ним эта чертова отрешенность в ней так усиливается, что от боли хочется выть! Мы поссорились… Нет, не точно. С ней невозможно поссориться. Это все равно, что руками колошматить воздух. Хорошо, я такой бесчестный честолюбец… Так брось меня! Молчит. Ладно, говорю, давай поженимся и нарожаем кучу детей. Я уйду из аспирантуры и в дворники подамся! Не согласна… Ты, говорит, никогда мне этого не простишь… И опять смотрит на меня с той, своей высоты и, вроде бы, даже… жалеет! Я сорвался. Стал орать, и орал до тех пор, пока она не ушла… Вот так.
– Но почему обязательно идти в дворники и рожать кучу детей?
– Да, да, да! Или – или! Или сидеть всю жизнь в грязном болоте или – вырваться из трясины. Называй это честолюбием, тщеславием, как угодно – но хрюкать в луже я не желаю!
– А она тебя тянет в лужу… Ты хотел, чтобы она ушла. Ты сам все подстроил.
– Господи, какая ерунда. Нужно ведь что –то делать. Но любое, даже самое маленькое дело не укладывается в черно –белые рамки!
– Делать… Надо что–то делать… Это я понимаю.
– Послушай… Она не хочет со мной разговаривать, вешает трубку. Поговори с ней, скажи, что не просит он ничего, что ему просто очень плохо… Только не то, чтобы я тебя об этом просил, но как бы ты сам…
Резко оборвал, отвернулся, чтобы я не заметил его дрожащие губы. И через минуту:
– Сделаешь?
Я молчал.
–Тебе что–то мешает?
– Андрей, видишь ли, дело настолько тонкое и сложное, что… Поверь, у меня есть свои, достаточно веские причины. Я вряд ли здесь э… могу быть вполне объективен.
– Вот оно что… Лучше отсидеться. Перетерпеть. Так?
Оскалился насмешливо и зло.
– Сам
