околесицу на семинаре нес? Это же призывы к свержению существующего строя! Так тебя понимать?!
– Вы видите контрреволюцию там, где ее нет. Все это бездоказательно.
– Ха! Доказательства ему нужны! Слушай, парень, я тебя предупредил. По узкой тропиночке идешь. Один неверный шаг – и поминай, как звали!.. Все, – вытянув руку, ткнул указательным пальцем в сторону двери. – Ступай!
Опять поворот ключа. Щелчок. Тишина в коридоре. У ларька, где продают печенье и сигареты, останавливаешься, лезешь в карман, достаешь теплые монетки. Что–то хотел купить… Забыл. В гардеробе тебе выдают пальто. Открываешь дверь. Выходишь на улицу. Ах, да, карамельки… И вдруг застываешь от нестерпимо острого укола в сердце: тебя предали. Выдали, продали. Нет, быть не может! А почему? Прекраснодушный идеалист, ты знаешь их? Потянуло к людям, друзей захотелось. Так получай! И не забудь подставить другую щеку! А этот – ловец душ, рыболов. Пойман! Я оглянулся. Показалось, наверно. Конечно, показалось. Если за каждой рыбкой охотиться… Но если… если! Не оглядываясь, бегу по улице (крючок торчит из верхней губы, голова задрана, рот открыт, глотка судорожно втягивает зимний воздух!) Устал метаться, побрел в метро. Свыкнуться, свыкнуться, свыкнуться… Только бы не дергал, не натягивал леску.
V
Я вернулся домой, прошел в свою комнату. Дед смотрел телевизор. Надрывался комментатор и глухо шумели трибуны. Сквозь грохот прорвался телефонный звонок. Подошла мать.
– Павел, тебя! – и скрылась на кухне.
– Это я! Привет!.. – лихорадочный, едва различимый голос. – Где ты пропадал?.. Никуда не уходи! Сейчас буду…
– Как хочешь, – повесил трубку.
Что ему от меня надо? Кажется, уже все ясно. А если нет? Предал и хочет встретиться? Это уже слишком.
Но я ждал, и ненавидел себя за это, и вышагивал из угла в угол, поглядывая на часы.
Наконец, он пришел – хлопотливо – озабоченный, возбужденный. С порога:
– Тебя вызывали?
– Да. Прикрой дверь.
– О, я ему показал! Он был красный от злости! Простите, говорю, вы плохо знаете конституцию. А он стал спрашивать, есть ли у меня родственники за границей. Хамло! Есть, говорю. Навалом!
– Он спросил, кто придумал выпускать журнал?
– Нет. Он сказал, что это я… что все на меня… Погоди. Я начинаю понимать. Какая сволочь, однако! И ты поверил?!
– Когда тебя вызывали?
– Часов в одиннадцать. После первой пары. А тебя?
– Раньше.
Я подошел к столу и, низко склонившись над ним, стал перекладывать с места на место листы бумаги. Не оборачиваясь:
– Андрей… Как он?
– Все то же. Виделись мельком в институте. Показался мне очень напуганным. Странно, да? Совсем на него не похоже. Обещал прийти сюда.
– Сюда?! Вот как. Забавно…
Он запустил руки в растрепанную шевелюру, смущенно улыбнулся.
– Знаешь, а жить все–таки
