я не про то. Ты чего без меня делать будешь?
– С девчонками тусоваться, наверное. Но, может, у родителей на следующий год с Питером получится. Тогда туда махнем.
Он неопределенно двинул рукой куда-то влево. Я лично не был уверен, что Питер – это туда.
– А ты скоро вернешься?
– Да хрен знает. Когда-нибудь точно вернусь, когда ностальгия замучает.
– Ты приколись, там такое все, как в кинохах. Типа как в «Форсаже» или в «Большом Лебовски».
– В «Бешеных псах» еще.
– И в «Без лица». Вдохновляюще, не?
Я засмеялся. Тут Юрикова мама крикнула:
– Юр, всё! Поговорил и будет. Ты ему скажи.
– Да говорю я.
Он прошептал:
– Слушай, я на тебя все свалил.
– Ай, да не страшно, я б так же поступил.
– Ну, друзья навсегда тогда.
– Надолго так точно.
Мы обнялись по-мужски, повздыхали немного да и расстались навсегда. Я еще некоторое время стоял на заплеванной лестнице, курил, и от дыма у меня слезились глаза (только от дыма, честно!).
Наконец, я зашел домой, кинул отцу сигареты, взял мамину лопату и опять умотал. Папашка и не спросил ничего.
Уже темнело, холод совсем лютый, я пока дошел до кладбища, весь стал красный. Но хоть метель не поднялась.
Там, на кладбище, я нашел мамкину могилу. Весь день мамку увидеть думал, а она и не пришла на меня посмотреть.
Могила, подумаешь, не так оно важно. Во мне ее могила была. А поди ж ты – проняло. Снега намело, это жуть, я его стал снимать слой за слоем, руки болели от мороза, но я был упрямый.
Вот, наконец, черная земля показалась, я тогда отбросил лопату, согнул и разогнул пальцы, с трудом, надо сказать, посмотрел на фотку мамину – всегда она молодая.
– Я тебя люблю, – так я говорил. – Ты бы мне дала совет, или что?
Но никаких советов, вообще никаких ответов. Молчание, и я один.
– Вот как мне уезжать оттуда, где мы с тобой были счастливы?
Да бери и уезжай, Боречка. Это я сам себе ответил. Не она.
И так мне было холодно, я сам себя обнял и весь дрожал. А потом вдруг опустился на колени да прижался губами к мерзлой земле на ее могиле, к самому сердцу страны моей, такой моей.
Могилу, значит, целовал.
Глава 3. Умственная работа
Ну а прадед мой, дедов, значит, отец, отцов дед, он в НКВД служил, прям тем, кто стрелял, когда говорили, безоружным людям в затылки. Стоял у расстрельного рва. Какие были приказы – такие становились люди. Было время.
Что он об этом говорил? Работа, говорил, не мешки, конечно, ворочать. Ему нравилось, и платили хорошо, за вредность, так сказать.
Ну, еще говорил, что работа в первую очередь умственная. Так-то рука, конечно, устает на курок нажимать, но в остальном это прежде всего дело ума – стрелять, не стрелять. Каждый раз надо себя заставить, каждый раз надо решить, на вопрос на важный ответить.
Но это прадед деду рассказывал,
