своих дней и всю тайгу, и неровный десяток низких типовых многоэтажек. Нечего было любить, а я любил – такая там была свобода.
В Норильске я с тех пор бывал уже несколько раз, привык к нему, а обожал все равно – со всей его грязью, со всей унылостью бетонных коробок, со всей горечью воздуха.
У входа в аэропорт мы покурили. Отец сказал:
– В Москве будем один день. Так что погоняем по ней, поглядим на столицу.
– Круто, давай погоняем.
Где-то тут была Лада, я ей встретиться предложил, в аэропорту уже, но она отказалась, ну я ее на хуй и послал. Может, Юрику даст, как знать.
– За девку не переживай. Будут у тебя еще девки.
– А, ну ладно тогда. Сразу сердце на место встало, может и с ней поговоришь?
На этот раз подзатыльник был слабый, так, играл он со мной.
– Как она вообще?
– Один раз меня дрыщом назвала, так я ей врезал немного. Мне потом так стыдно стало, хотя я совсем легонько.
– Вот почему у тебя и не вышло. Женщин до свадьбы не бьют.
А вокруг самолеты летают, огромные такие махины. Матенька сделала наш народ выносливым и сильным, чтоб мы выживали везде и все собой заполоняли, только небо мы, крысы, заселить собою не в состоянии, вот оттого и трепет такой к нему.
Но неба я не боялся, доля есть доля, с ней не сладишь. Если судьба умереть от аварии, значит, не в самолете, так в машине умрешь. Все равно не страшно – это очень быстро обычно. Вот мамка, она сложно умирала, тонуть – кошмар вообще. Утонуть бы я не хотел.
На самолете-то я в первый раз в жизни полететь готовился. То вертолеты были, они смешные скорее, а вот самолет – эпичная штука.
– Восемь часов лететь, а кино не показывает. Книжку взял в ручную кладь?
– Ага. Аммиана Марцеллина. Там интересно, типа Рим гниет.
– Дался тебе тот Рим. Если хочешь что-нибудь скучное почитать, Герцена б почитал или Чернышевского.
В аэропорту все было блестяще и светло, нигде больше в Норильске такого чистого места не было. Кафе теперь еще всякие блестели, красным, зеленым и синим, словно камушки драгоценные. В одной кафешке мы с папой и сидели, он пил водку, а я ел соленую-соленую курицу-гриль, разгрызал ей косточки.
– Я люблю эту штуку, – говорил я. – Знаешь, такую сгущенную кровь внутри.
– Костный мозг это.
– Он же в позвоночнике.
– То спинной.
Отец курил и посматривал на девушку за соседним столиком, слишком молоденькую для него.
– Было б больше времени, – сказал он шепотом, – я б тебе показал, как оно с девчонками делается.
– Типа деньгами?
– Идиот ты, одними деньгами ничего не сделаешь, смеяться над тобой будут. У женщины душа, кто бы что ни говорил.
Ну, я не знал. У Ладки, как по мне, души не было.
В самолете оказалось на самом деле скучно. Я читал, пропадал ненадолго во сне, просыпался, ковырял порошковую картошку на пластиковом подносике (как формочка, в которую песок
