но волнительное.
Утро она встречает позже хозяина, но раньше своего подопечного, который имел привычку спать до обеда. Эти утренние часы девушка чаще проводит за приятной прогулкой в окрестностях поместья. Тревожные мысли все реже посещают ее, и она скорее хочет оставить их, как оставляют надоевшую, истрепавшуюся вещь в старом доме при переезде.
Днем Чиркен отлучается по своим делам в мастерскую, и девушке составляет компанию Тимур. Он ничем не выказывает предубеждения против нее и собственного лечения, и даже охотно берется учить Сабину игре в шахматы, когда она обращает внимание на витьеватой резьбы шахматный столик, обнаружившийся в одной из комнат. Они находят между собой много общего и вскоре оставляют даже малые формальности в стороне. Однако есть что-то в нем, что не дает девушке покоя, как сквозная фальшивая нота в стройной мелодии, заметить которую сразу удастся только самому искушенному слушателю. Будто бы она смотрится в зеркало, где подсвечено все самое лучшее, изменено в бесконечной гирлянде странствующих сомнений и надежд, вылеплено талантливой рукой скульптора в идеальную форму, подходящую именно ей, но оттого видно, что сделанную, продуманную. Эта продуманность и не позволяла ей принять на веру то, каким Тимур был рядом с ней, – или старался для нее казаться. Однако смятение от всех этих чувств в ней поверхностно, и его стирают, сглаживают другие заботы, куда более приятные.
Случается вскоре то, что меняет ее понимание ситуации в поместье. Настает очередное время для инъекций, проводившихся дважды в месяц. Проверяя состояние ампул (Чиркен днем ранее передал ей новую партию), она замечает, что на одном флаконе этикетка наклеена слишком неровно. Присмотревшись, девушка обнаруживает, что сама бумага присобрана в нескольких местах. Это нельзя списать на погрешность производства, поэтому открытие ее тревожит, ведь создавалось ощущение, что кто-то заменил заводской ярлык.
В тот же вечер она имеет долгий разговор с хозяином поместья, который открывает перед ней то, что было скрыто ранее. На беспокойство Сабины он находит и протягивает ей рецепт, только вот не от хирурга-ортопеда, как первоначальный, показанный ей еще в день приезда, а от психиатра.
– Нейролептик? – девушка поднимает на мужчину глаза. Тот выглядит расстроенным, но смотрит прямо.
– Я меняю наклейку, потому что, если сын узнает, он ни за что не согласится на прием. Очень важно не пропускать назначенные дни, иначе существует риск развития синдрома отмены.
Она не скрывала от Чиркена, что перенесла уколы на день позже в начале своей работы, и тогда это его сильно обеспокоило. Теперь все вставало на свои места.
– Но здесь не указано срока окончания курса, – Сабина вновь сверяется с рецептом.
– Я сообщу, когда можно будет начать снижать дозу, – в голосе мягкий нажим, предупреждающий ее не продолжать расспросы. Таким, с кожей, подсвеченной в теплом свете ламп, как если бы кто-то рассыпал на
