к левому креслу, снял ботинок и стал мычать от удовольствия. Носок его сполз так, что часть носка, не наполненная ногой, свисала и колыхалась; две нити торчали из этого носка, он был одет наизнанку. Мне хотелось тоже снять ботинки, даже хотелось положить и собственные носки на горячий калорифер, который аккуратно проходил над колёсной аркой, но я повторял себе твёрдо, как мог: я не тело – я душа, я не тело – я душа. Из всего индуистского учения я понял главное: я – лучший. То, что я лучший, было легко доказать, опираясь на источник и комментарий к нему. Главное, внутри себя правильно прокомментировать комментарий, и будет твёрдое ощущение святости или непосредственной близости к святости. Я видел, что, не сняв ботинка, я победил тело, а Опель тела своего не победил. Он обитает в невежестве, он к своему невежеству присосан, а я никогда себе не позволю так мычать, так греть ноги. Меня не обмануть иллюзией! Я вижу душой!
Была слепая зима, она чувствовала себя так, будто не было других времён года. В посёлке часто умирали от переохлаждения: выпил, ушёл, заснул в сугробе. Возле школы так замёрз отец моего одноклассника. В первом своём Петербурге я часто вспоминал этот случай. Макс был задира, бил меня ногой под колено так, чтоб опора моя согнулась, а далее он вознаграждал меня пинком, мелкозубо вскрикивая: “Волшебный пендэль!”. Так он делал со всеми, кто слабее его, и я втайне радовался, когда видел, как кто-то из старшеклассников жмёт его в углу, прижигает ему руку угольком от сигареты, выдыхает дым ему в лицо, говорит о нём матерные слова и грозит совершить над ним ряд надругательств, некоторые из которых я находил очень изобретательными. Мы жили в двух соседних деревянных домах, которые было принято называть бараками. Путь до школы преодолевали вместе. Тропинки с утра были одноногие и идти рядом было нельзя, только друг за другом. Макс всегда толкал меня и говорил, что он должен быть впереди. Куртка его была расстёгнута до половины, под ней была рубашка с поднятым воротником.
По пути было место, междомовая кишка, где стоял лёд, а вдоль льда всегда дул ветер. В снегопадные ночи наметало во взрослый рост. В том месте мне всегда приходили грустные мысли, потому что после прохода становилась видимой ядовитая стена школы с беспощадными окнами-палачами. Издали ещё слышно, как стонут закрытые на висячий замок ворота для проезда автомобилей, в петлях этих ворот были, видимо, какие-то дыры, проржавевшие до самого ада. Оттуда и шёл этот стон. “Мир знаний ждёт тебя”. Возле прохода мы увидели две ноги, овалами вытащенными из сугроба. Макс обрадовался, он не сразу понял, что это его отец, он даже не сразу понял, что это труп. Он скинул портфель с надписью “Король Лев”, объявил, что всё найденное в карманах у мертвеца (он приговаривал: хоть бы сдох, хоть бы сдох!), чтобы я не претендовал на имущество, Макс прислонил мне к переносице дерматиновый свой кулак. Возражений я не имел, он остался рыть и всё приговаривал и приговаривал. Не забыл я и картину: маргацовочного цвета лицо Макса, слёзы и комки на перчатках, а на лысом отце
