в классе просили меня нарисовать грибы для них, по заказу. И был счастливый день, когда и Наташка попросила сделать ей такую «грибную картинку».
Правда, не все признавали наши с Барчиком художественные достижения. Колька Оседловский, например, утверждал, что его рисунки не хуже наших, просто не всем дано понять абстрактное искусство. Но если случалось, что урок рисования по какой-то причине отменяли, абстракционист Колька радовался, что можно ничего не делать, а мне весь школьный день казался пустым и скучным.
Но однажды всё переменилось. Нашего учителя рисования забрали на военные сборы. А вместо него появилась учительница. Елена Ивановна.
– Сегодня мы будем учиться рисовать лист клёна, – объявила она на первом своем уроке. И показала всему классу приколотый к бумаге, словно распятый, желто-бордовый кленовый лист.
Мы с Барчиком, как всегда, рьяно взялись за дело. Я изобразил лист лежащим на шляпке гриба, оставляющим на ее краях замысловатую тень, с каплей росы в серёдке. Потом добавил паутинную нить и несколько хвоинок. Мой друг, я видел, рисовал лист, летящий в голубом воздухе, чуть свернувшийся, так что сразу чувствовалось, какой он сухой и легкий.
Учительница прошлась между рядами и собрала все рисунки в стопку. И унесла… Без всякого обсуждения. Но еще больше все изумились, когда на следующем уроке она раздала работы и обнаружилось, что у Сережки стоит «четыре», а у меня – «четыре с минусом»..
– Мы учимся изображать лист. Форму листа. А у вас какие-то фантазии, – сердито ответила Елена Ивановна на вопрос, за что снижены оценки.
Вслед за кленовым листом пошли бесконечные узоры. На каждом уроке – узор. С бумажкой-образцом в руке Елена Ивановна выводила узор мелом на доске, а весь класс срисовывал. Узоры эти напоминали мне ковры или завитушки обоев, а один был точь-в-точь, как на этикетке маминого крема.
Я терпеть не мог узоры. Разве это живопись? И Барчик их недолюбливал. Но всё же мы старались. Сережка не жалел красок. Я делал извивы линий такими причудливыми, что им позавидовал бы среднеазиатский минарет. И что? За первый же узор мы получили по «тройке».
– Надо было рисовать, как на доске, – было сказано нам. – Всё у вас, не как у других.
Зато те, кто раньше не особо блистал на уроках рисования, стали получать «четверки» и «пятерки». Даже Колька Оседловский получил «четыре». Это было уже чересчур! Мы с Барчиком стали назло рисовать не то, что на доске, а свое, на вольную тему. Мы расписывали целые картины и неизменно получали за них «два». И как-то незаметно одноклассники перестали считать нас «художниками». Ведь большинство сами теперь имели по рисованию «пятерку» (а раньше эту отметку заработать было очень нелегко). Некоторые поговаривали, будто они всегда рисовали хорошо, но прежний учитель занижал им оценки.
– Просто вы с Барчиком были его любимчиками, –
