пальцем в направлении стола, – не простой пирог… И не пытайся доказывать мне обратное!
В следующий момент он был у окна, которое обмёрзло, и сквозь которое ничего не было видно. Володя устремил гневный взгляд сквозь снежный иней.
– Ты говоришь, люди там веселятся… – продолжал он скороговоркой. – Не люди, не люди – тёмные массы!..
– Народ… – пыталась возразить Надя.
– Не народ, Наденька, а именно массы! Толпа! Муравейник! Чтобы стать народом они ещё должны будут осознать себя как народ. А что сейчас? Зоологические инстинкты, полная забитость, отупение и зависимость от своих угнетателей! Это не народ – это пока ещё холопьё, угнетённый класс!
В дверях показалась бледная (она плохо себя чувствовала в эти дни) Елизавета Васильевна. Она предпочитала не вступать в политические дискуссии с зятем, но сейчас вышла защитить свою дочь от нападок мужа. Про «святочный пирог» она, конечно, знала и по громким выкрикам Володи поняла, из-за чего разгорается сыр-бор.
– Но должны же сохраняться какие-то традиции. Ведь всегда так было! – сказала она как можно спокойнее.
От раздражения Володя притопнул ногой, но в теплом носке это получилось не громко и совсем не страшно, потому что стоял он в этот момент на большом вязаном половике, какими на зиму застилали все комнаты.
– К черту традиции! – почти взвизгнул Володя. – Всякие традиции, связанные с боженькой, это и есть протаскивание самой идеи боженьки! К дьяволу любые традиции! Потому что за всякими такими пирогами-куличиками, сказочками-предрассудками, лешими-домовыми, тасканием женщин за волосы прячется махровая поповщина и монархизм! А все попытки протащить замшелые традиции – есть заигрывание с религией, что нам, революционерам, делать недозволительно и даже архипреступно!
– Вот так сказанули! – вырвалось у Елизаветы Васильевны. – Что ж, народу теперь и в церковь не ходить?
– Рабочим и трудовому крестьянству ни церкви, ни монастыри не нужны! – отрезал Володя. – Они только отвлекают от борьбы. Закрыть к чёртовой бабушке – и точка! Устроить в них школы для изучения марксизма. – Он уже не смотрел на тёщу, и не спорил, и не доказывал, а упивался той истиной, которую сейчас нёс в состоянии нахлынувшей эйфории. – Да, непременно преподавать Маркса, ибо его теория объективно, материально истинна, а всё, что вне её – скудоумие и шарлатанство!
– Ну, позвольте, батенька, – возразила Елизавета Васильевна. – А попов-то вы куда денете? Переучите на марксистов что ли?
– И переучим! А тех, кто не захочет, заставим работать! Кто не работает, да не ест!
– Попов? Работать? – криво усмехнулась тёща. – Да что ж они делать-то умеют?
– А не будут работать, каждого десятого – на фонарь! – глаза Володи разгорелись недобрым огнём. – Да! Да! Повесим – и баста!
Скулы его покраснели, крепкая маленькая
