А гному того и надо. Пойдет такая зачарованная девушка в лес, а гном тут как тут. Так к себе ее и заманит.
Прямо возле дома кони остановились, как вкопанные. Страшно вдруг стало Даше в дом заходить. Запустением каким-то от дома веяло, как будто не живет здесь никто. Но все же вошла Даша во двор, в дверь постучала. Никто не открыл, тогда Даша сама вошла, благо дверь открыта оказалась.
Видит, грязь кругом, не убрано, дух стоит тяжелый. Прошла Даша в горницу, и видит, мать на кровати лежит, глаза закрыты, будто и не живая. Подбежала Даша к матери, села на кровать, стала ее тормошить. Мать глаза открыла, Дашу увидела, чуть не закричала от страха.
«Доченька, – только и смогла вымолвить. – Да ты ли это?!»
«Я, маменька, я», – успокоила ее Даша.
«Жива, значит! – разрыдалась мать, слезы так и текут по щекам, остановиться не могут. – Да где же ты целый год была то? Надо же, красавица какая! И шуба то, шуба…»
Не стала Даша ей всего рассказывать, все равно не поверит. Сказала, что у хороших людей служила, вот они ее и отблагодарили. Но теперь служба закончилась, она вернулась, и будет тут жить. А что же у них случилось после ее ухода? И почему дом в таком состоянии? Где отчим и сестра ее, Прасковья?
Мать снова разрыдалась, пуще прежнего. Даше насилу ее успокоила. И рассказала ей мать, что после Дашиного ухода вся жизнь у них наперекосяк пошла. Прасковья ничего делать не хотела, никакой помощи от нее не было. Мать одна крутилась, как белка в колесе. Только силы уже не те, что в молодости, болеть начала. Муж ее все в разъездах, а они с Прасковьей вдвоем. И не заметила, как сама в служанку у Прасковьи превратилась. Принеси, подай…
Раньше Даша все это делала, а теперь некому стало, кроме матери. Прасковья на нее даже покрикивать начала, ругать за нерасторопность. Все тогда мать поняла, да поздно было. Стала часто Дашу вспоминать, да толку то? Пропала Даша, нет ее.
И вот однажды скрутила мать болезнь, слегла она. Прасковья рвет и мечет, в доме грязно, еда не приготовлена. Сама кое-как управилась, но злость ее только сильнее разгорелась.
И вот стала она отцу нашептывать, что хватит, мол, с них жизни такой. От жены его новой ни толку, ни проку не стало. Видимо, такая же ленивая и нерадивая, как и ее дочь. Вон дом до чего довела, сказать страшно! Хозяйство запустила совсем, от соседей стыдно! Скотина не кормлена, корова не доена. Все Прасковье самой делать приходится.
Отец сначала возражал, хворая она, мол, как поправится, так опять все наладится. Но Прасковья ждать не собиралась. Уговорила отца, наконец, оставить мать Даши, и вернуться к себе домой. А отец мол другую жену себе найдет, более молодую и проворную. Уступил отец дочери, и правда, нашел молодую жену. Привел ее в дом, а Дашину мать оставил. Живи, мол, как знаешь.
Вот с тех пор она и живет одна. И жизнь не жизнь, и смерть ее не берет. Добрые люди иногда зайдут, принесут чего. Иногда и сама встанет, вроде и получше ей. Обняла Даша мать, прижала к себе.
«Простишь ли ты меня,
