позы.
Ника щелкает затвором, и бородатый Артем навсегда входит в историю, пойманный цифровой матрицей. Еще щелчок – и мятая с утра физиономия Тощего исчезает в недрах черной коробочки ее полупрофессионального Nikon.
Еще щелчок.
Энди в подвенечном платье, недовольный и поджавший губы, попадает в плен, захваченный оптикой объектива.
– В студии все по-другому, – капризничает он. – Я уже устал таскаться по этим руинам.
– Никогда не снимала в студии, – испуганно шепчет мне Ника.
Дохлая кошка, кем-то повешенная на ворота, скалит свои белые клыки на солнце. Не кошка, а рыжий скелет, обтянутый кожей с драным мехом. Ника с фотоаппаратом ходит вокруг в поисках лучшего ракурса, заметно нервничая под нашими взглядами.
Ветер развевает атласные ленты, привязанные к арматуре.
Я уже знаю, что Нику пугают пауки и змеи, как и Энди. Но к почерневшей на солнце разорванной кошачьей плоти она относится чересчур спокойно. Хорошо, что с нами нет Ульяны. Она вряд ли бы оценила такой подход. Фила тоже нет, он так и не вышел из депрессии, переживая расставание с подружкой.
– Отлично получается, – подбадриваю я всех, пока Ника щелкает затвором.
Мы зависли со всем своим барахлом возле кошачьего трупа у самого входа на территорию завода. Вдали за оградой разрастается постапокалиптический пейзаж: ржавые бочки и контейнеры. Часть стен исписана граффити.
– Как думаешь, нас не распнут за эту гомосятину? – Артем пинает банку из-под краски, и та с грохотом отлетает. В нос ударяет вонь растворителя. – А то Энди все пох…
Я успокаиваю его:
– С нашей стороны это лишь художественная провокация.
Накануне Макс Змеев клятвенно заверял, что с «Мажор Рекордс» у нас «все ровно». Только подпишемся – и сразу в большой тур.
Выход в чарты.
Ротации на радио.
Поэтому мы здесь с опережением плана. Тащим спортивные сумки с реквизитом и одеждой к одному из разрушенных цехов. Выстраиваем декорации и следим за натуральным освещением.
– Лучшее время для съемок – утро или закат, – говорит осмелевшая Ника и быстрыми движениями наносит пудру на лоб Энди.
На ней джинсы, серый вязаный кардиган с капюшоном и белые кроссовки на липучках.
Рядом Энди в свадебном платье, своей фигурой и жеманными жестами напоминающий невесту из дешевого хоррора.
Лучи ложатся на припудренную кожу. Мягкими тенями расползаются по предметам.
– Смазывается грим, – жалуется Энди. – И если фотки выйдут плохо, то я вас всех прибью!
– Хватит ныть, – шикаю я на него.
Энди обреченно вздыхает.
– Что с ним? – спрашивает Ника.
– Беспокоится за свою внешность, – поясняю я, а сам думаю, что Энди – классический пример фрустрирующего музыканта.
