хмурится, пихая коробочку в контейнер и обнажая верхний ряд зубов в кривом оскале. Пусть сожрет его сам и подавится. Что за дурацкие правила?!
– Идиот, – шипит она, проходя дальше, неуверенная, чего хочет больше – чтобы мужчина не услышал ее или чтобы ее слова все же достигли адресата.
Проклятый чизкейк. Проклятое место. Проклятый повод явиться сюда с этим проклятым чизкейком.
Подняв мутные серые глаза на женщину, которая садится напротив, Адри смаргивает и быстро отводит взгляд:
– Привет, мам.
Глава 3
Мать очаровательно улыбается, протягивая теплую ладонь к лицу Адри. Адри не отстраняется, позволяя мягкому прикосновению случиться. Непривычно, странно, может быть, даже приятно.
Но стоит Дебре Гарднер раскрыть рот, как пощечина реальности больно бьет по лицу:
– Милая, неужели не получилось?
Чертов чизкейк.
Адри вмиг чувствует себя глупо – в очередной раз собственная мать ее одурила. Первое, что она ждала увидеть за этим столом в мрачной комнате для свиданий окружной тюрьмы штата Индиана, – клубничный чизкейк. Вовсе не дочь. Ничего нового. Они ведь это уже проходили, на что она надеялась?
Дебра не понимает собственной оплошности, не понимает, что оступается всю жизнь, и продолжает гнуть свою линию:
– Боже, как можно быть такими снобами! – произносит мать, встряхивая темными прядями и широко хлопая глазами, которые, к сожалению Адри, так похожи на ее собственные.
В их внешности слишком много общего, и единственное, чем Адрии удается исправить это мучительное сходство, – осветлить до неестественной желтизны волосы, чтобы не видеть в отражении зеркала мать. Но она знает, что это не поможет, – Адрия становится второй копией Дебры, только повадки более замкнутые, взгляд жестче. Это то, что подарили ей родители.
Адрия поджимает губы, смеряя мать непроницаемым взглядом:
– Не получилось.
Опуская взгляд, она фокусируется на надписи, нацарапанной на металлической поверхности стола. Кто-то написал там дурацкое «люблю» с припиской «Эндрю», и теперь эти кривые буквы каждый раз мозолят Адри глаза, но заставляют ее сфокусироваться. Не на любви, нет. На том, как абсурдно смотрится это кривоватое слово в этих условиях. В обстоятельствах, в которых любовь заперта на все замки. Как внутри Адрии.
Адри нравится ковырять эти буквы ногтем, пока она ждет, когда охранник приведет мать. Возможно, так работает ее сознание, успокаивается, – привязаться, запечатлеть, ковырять, пока вокруг хлопают двери, звенят замки, гудят чужие слова:
«Ты в норме, Джеки? Тебя здесь не обижают?»
«Адвокат сообщил, что приговор могут оспорить».
«Твоя мать уже готовит апелляцию».
Адри не хочет слышать ничего из этого. Адвокаты, апелляции, приговоры. Они с матерью не обсуждают это. Адрия даже не знает, сколько ее
