и слушать. Мне не хотелось их перебивать. Не хотелось как-то обесценивать их мнение о Саульском.
Картинки, которые рисовало мое воображение во время ужина, плотно засели в голове. Не выходило собраться с мыслями и вернуться в реальность даже по дороге домой. Я не могла придумать ни слова, чтобы как-то разрушить повисшую между мной и Саульским тишину. Смотрела в окно и без конца прокручивала полученную информацию. Как ни сопротивлялась, образ Сауля в моем восприятии претерпевал неизбежную трансформацию.
14
Сауль
– Пальцы бы этой падле перебить, чтобы больше неповадно было чужое трогать. Тварь галимая…
Заметив в гостиной Юлю, останавливаю Назара жестом. Она нас слышит, но даже головы не поднимает. Отсылая ребят, подхожу к ней ближе. Всматриваюсь в бледное лицо.
– Чем занимаешься? – спрашиваю, потому как она, очевидно, не собирается на меня реагировать.
– Чай пью.
На деле только смотрит в зажатую между ладонями чашку.
– И как? Вкусно?
– Нормально, – вздох рваный, больше похож на всхлип.
– У меня нет времени, чтобы вытягивать из тебя информацию, Юля, – сажусь в кресло напротив. – Если что-то случилось, говори.
Замечаю дрожь в руках, когда подносит чашку ко рту. Прижимает к губам, но не отпивает. Вновь опускает. Сглатывая, поднимает глаза.
– Я переживаю за папу. Сегодня операция. И… мне очень страшно…
Молчу о том, что в нашем уговоре Хорол дальше свадьбы не собирался фигурировать. По его же подсчетам, уже обивку для гроба должен выбирать, но ей это, конечно, сложно принять.
– Не майся попусту. Всё будет, как должно быть. Это жизнь.
Явно не этих слов от меня ждала, вижу. Вот только я не сказочник, чтобы раздавать фальшивые надежды. Пусть учится трезво смотреть на мир. Но сейчас Юля смотрит на меня. Расширив зареванные глаза, так смотрит, что я теряюсь от посыла.
– Ты жестокий.
– Нет, не я. Жизнь жестокая, Юля. Пора тебе это понять.
Ничего не отвечает. Взгляд долго не отводит. Прорывается в душу. У меня кровь внезапно вскипает, бурлящими потоками распирает вены.
– Странно… – выдыхает, дрожа губами.
– Что?
– Вот это все, – очень тихо и медленно говорит она, неотрывно глядя мне в лицо. – Я тебя ненавижу. Но вдруг подумала: если бы ты меня сейчас обнял, я бы расплакалась.
Каменею. В груди возникает незнакомое жжение. Словно только-только пару стопок за раз опрокинул. Вдыхаю, но чувствую, что не выгорает. Распространяется это жжение, ползет в стороны.
– Но ты же этого не сделаешь, нет? – так же тихо спрашивает Юля.
И смотрит, мать ее, смотрит.
– Нет.
На кой хрен мне ее слезы? В моем арсенале не значится теплая жилетка для ревущих мурок. Терпеть не могу, когда бабы сырость разводят.
Только вот жжение это странное уже горло подпирает.
