твои боги…»
(Исх. 32:4)
Сын хаоса[1]в ослепляющем диске закатного солнца спускался к земле поступью бога золотом смертных орошая обитель отца, из которой он вышел.[2] Более великий, чем произведший его, более древний, чем родившие его[3]грозно взирал он на созданный мир. Небо, от края до края объятое пламенем, багровым молчанием лежало на водах – солёных как смерть и холодных как адское пламя. Сотворивший себя океан был спокоен спокойствием мёртвых. Он спал после яростной жатвы. Чёрные кости деревни, вперемешку с телами и мусором (символом смертных), некрасиво портили пляж. Что не сожрал океан клевали прибрежные чайки: шумно и хищно, будто стая пернатых гиен, порождённая Инпу.[4]
С нетерпением тела, долго не знавшего женщины обнимали влажный песок пальцы ног красного мага. Холодная пенная шлюха страстно желала соития; песок был податлив и пальцы входили в него воспалёнными чреслами, зарываясь всё глубже. Возбуждение росло. Эрекция гнева вспыхнула в нём и опала – спорить с сущим не было смысла.
«Смертно всё, что имело слабость родиться, – думал Фергус глядя на солнце. – Даже вечный в своём одиночестве ты. Жнец с алмазной косой уже на подходе; я – повелитель и раб – слышу его шаги».
Стоя у кромки воды человек предавался злости. Не чувствуя зноя, не зная, что гол и дрожит от отчаяния, он думал о том, что желание вечности – великий и сладкий обман.
«Соблазнённый днями глупец не знает, что желает всего лишь мучений. Что есть жизнь как не плен для души? И всё же, я страстно желаю её. Я – глупец, порождение слабости и неверия в бога. Жизнь моя лишь подобие Жизни. Кто я в толпе таких же созданий? Образ Божий? Насмешка природы? Откуда пришёл я и куда я уйду…?»
Что-то мешало; где-то плакал ребёнок. Звуки вплетались в крик чаек отвлекая от горестных дум. Мужчина нахмурился. Усилием воли он заставил себя не слышать чужое присутствие.
«Что пользы мне, человеку, от знаний, если мне неизвестны ответы? Что есть созданный мир: сон или явь, ставшая вечным кошмаром? Где я более жив? Что есть Бог: идея, святая утопия, способ править плебеями или Слово, стёртое кем-то из памяти? И кто этот дьявол, что заставил меня забыть о Творце?»
Ноги тонули в песке. Упоённый болью безумца, маг не чувствовал плена. Смерть забирала своё.
«А если я одинок в этом мире, и жизнь – всего лишь случайность, и никто не спросит меня как я прожил означенный срок, значит, мне всё дозволено, я не подсуден; за то, что я сделал и сделаю НИКТО не воздаст мне…»
И сердце его надмилось и дух его ожесточился до дерзости[5] и увидел он: Бык преисподней[6]на месте дневного светила стоял и смотрел на него мерно вздымая бока из чистого золота.
– Что ты такое?
– Я бог твой.
Человек изменился в лице, мысли его смутились и колени ослабли. Он упал бы пред Идолом, но снова заплакал младенец и страх его отпустил. Маг уцепился за звук.
– Закрой глаза и думай о звуке, – прошептал он себе.
Плач стал ближе и бык отступил перед болью.
«В звуке заложена скорбь, – напрягая свой слух, думал Фергус. –
