ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
у ублюдков на горле
субъекта жёлтые пальцы!»[2]
Да счастливей меня нет объекта на свете!»
Дерзкая Киска: «Я вижу».
***
Дерзкая Киска: «Ты, вроде, учишься на врача в нерабочее время? Филин говорит, что просто ЧУЕТ в тебе оранжевый потенциал».
Мнебезсахара: «Ага, а ещё на пилота на долбаном тренажёре. Всё, что он может УЧУЯТЬ, глядя на такого как я, так это запах дерьма. Ты не поверишь, Джун, я всё ещё боюсь его до усрачки».
Дерзкая Киска: «Фи, Алекс. Разве можно даме говорить о своих проблемах с кишечником?»
Мнебезсахара: «Джун, мне кажется, он меня ненавидит».
Дерзкая Киска: «Ты преувеличиваешь, мой обделанный друг».
Мнебезсахара: «Ха-ха».
Дерзкая Киска: «Не «ха-ха», а учись. Я в тебя верю»!
Мнебезсахара: «Не хочу тебя разочаровывать, но…»
Дерзкая Киска: «Вот и не разочаровывай!»
***
Мнебезсахара: «Джун, ты кого-нибудь знаешь из нашего окружения, кто смог изменить свой цвет?»
Дерзкая Киска: «Ты будешь первым».
***
Мнебезсахара: «Я хочу тебя, Джун».
Дерзкая Киска: «И я тебя, Алекс».
Тот зимний чат девяносто девятого года был давно погребён под толщей январского снега. После Обряда, Джун сменила свой ник и теперь была просто «Джун».
Как любила говаривать прежняя Дерзкая Киска: «Во всём, при желании, можно увидеть хорошее». Хорошее было: они перестали общаться в рабочее время.
«Смешно».
***
Улицы города полнились шёпотом самокатов.
«В чистоте апрельского утра, привычное: «Шшших», – разносилось по дистриктам радостным гимном труду и обязанностям. В тишине спасённой природы спешили на службу субъекты; как пчёлы из улья сосредоточенно-молча оставляли они согретые за ночь «соты» чтобы с новыми силами влиться в работу системы. Посмотрите, вот жёлтый поток из Жёлтого дистрикта стекается к центру Варравы. Там, смешавшись с другими потоками, он станет единой, могучей рекой…»
Алекс сплюнул бы. Возвышенный бред, ежедневно звучащий с экрана, так вошёл в его плоть, что мысли невольно слагались в привычные предложения. «Отнятый бал за плевок – минус кружка пивного напитка».
Он подавился слюной.
«Я счастлив. Я – счастлив. Как же я, сука, счастлив…»
Шесть разноцветных районов неравными лепестками жались к соцветию рабочего центра. Монстроподобным антодием на руинах древней Варшавы покоился новый город – город Радуги, город мечты, город равных возможностей.
Каждое утро спальные дистрикты «выдыхали» в центр субъектов, чтобы вечером вобрать их обратно – усталых, часто подвыпивших, с покупками или без: жёлтых, оранжевых, голубых… Варрава дышала и дыхание города имело свой звук: «Шшших-шшших,
