этого вдохнул в донатистов силу и вызвал сочувствие к ним. Во многом благодаря этому заряду движение просуществовало несколько столетий. Меры против него то смягчались, то ужесточались, но полностью искоренить донатистов смогли лишь арабы, когда захватили бывшие римские провинции в Африке.
Константин сожалел, что поступил так опрометчиво, но был уже не в силах ничего исправить.
Провал попытки разрешить церковный спор опечалил Константина, но не омрачил шесть прекрасных лет, начавшихся с того дня, как Фауста родила сына. Он наслаждался жизнью и все же чувствовал смутную тревогу, что слишком успокоился и за счастье еще предстоит расплатиться.
Елена, мать императора, не поехала вместе с его семьей в Сирмий. Она осталась в Италии, жила уединенно на вилле у побережья. Константин приглашал ее погостить, посмотреть на внука. Елена обещала, но все откладывала поездку, ссылаясь на возраст и неважное самочувствие. Император не настаивал, дорога была долгой, престарелой женщине вынести ее в самом деле непросто. Они переписывались, раз в полгода Константин отправлял ей новые портреты детей.
И вот спустя шесть лет после рождения младшего внука она известила сына, что собирается приехать. Император готовился к встрече, хотел устроить в городе праздник в честь матери, но вдруг Публий Лукиан доложил, что Елена не планирует останавливаться в Сирмии, а хочет ехать дальше, во владения Лициния.
– Что за нелепость? – нахмурился Константин.
– Об этом шепчется ее прислуга. У Божественной августы есть престарелая служанка. Приближаясь к Сирмию, она переоденет ее в свои одежды и посадит в закрытую карету. А сама под покровом ночи с несколькими приближенными отправится к Лицинию.
– Зачем?
Публий Лукиан развел руками:
– Говорят, Лициний притесняет христиан. Чем большее расстояние пролетает слух, тем страшнее становится. А италийское побережье далеко от Никомедии.
Под предлогом защиты от разбойников Константин выслал навстречу матери конный отряд гвардейцев, который охранял ее карету днем, а шатер ночью. Под бдительной охраной Елена приехала в Сирмий. Гвардейцы сопроводили ее до ступеней императорского дворца, на которых стоял Константин.
– Я гостья или пленница? – резко спросила она.
Легкая улыбка тронула строгое лицо императора. Он был рассержен, но решительность матери тронула его. Он обнял ее и под приветственные возгласы горожан увел в свои покои.
– Ты самая важная гостья в этом дворце, но, если попытаешься бежать, я запру тебя в опочивальне, а к каждой двери и окну приставлю по стражнику! – пригрозил Константин. – Выгляни на улицы, для людей твой приезд – праздник. Ты хотела опозорить меня перед ними? Подсунуть вместо себя служанку?
– Они празднуют потому, что ты устраиваешь гонки на колесницах да пиры. Им все равно, что за старуха приехала, –
