и было метро. Туруканское, очень огромное. Нас поглощал эскалатор, он был точно пасть туруканского зверя, его беспредельная пасть, и на каждой ступеньке стоял туруканец. Я тоже стоял, и держал чемодан. Я был крошечный, будто пылинка. Метро утащило меня и швырнуло в вагон.
Там был запах метро – запах пота больших туруканцев, едкий, сочный, вонючий. Я сморщился. Я пересел. Я подумал: «Они что, не моются?» Мне стало стыдно – своих неприветливых мыслей, и я запретил себе думать. Уткнулся в смартфон, как и все. Пролистал новостную страницу. «Президент подписал… На Туруке открыли… Межпланетный конгресс…» Ничего интересного, все как всегда. Будто я на Земле, в нашем старом столичном метро, рассекаю в туннелях…
И тут – заорали.
– Всем хорошего дня! – заревело под ухом. – Предлагаю бесплатный концерт! Пять минут – уделите внимания!
Грянуло. Ухнуло. Жахнуло. Он был с колонками, с красным большим усилителем, с чем-то гитароподобным – здоровый, как конь, наглый житель Турука. Он играл. Он орал. Его пасть открывалась под музыку. Песня лилась и лилась. Все должны были слушать…
А потом все закончилось, то есть, была остановка. Он раскланялся. Вышел. А я… я сидел, оглушенный, испуганный.
Как же мощна ты, турукская музыка!
Я отдыхал. Передышка… увы, небольшая.
Завыли опять. Это был продавец, шустрый, юркий, с большою коробкой.
– Уделите минутку внимания!
«Так, начинается!» – я отвернулся. Я злился, как мог. Не хотел подарить и минутки… какой бессердечнейший я!
Но ко мне подошли и подсунули прямо под нос – изумрудную, с пестрым отливом, коробку. Там были трусы. Туруканские, сто двадцать восьмого размера… очень милые, только зачем мне трусы?
– Покупайте со скидкой! – сказал продавец. Подмигнул желтым давящим глазом. – Натуральные. Сносу не будет!
Я гордо молчал. Продавец отошел, завывая про скидку. Трусы покупали. Его многозубая пасть открывалась и щелкала.
Мчалось метро, и опять остановка. Ушел продавец. Я грустил без него. Я, наверно, скучал…
Но скучать мне не дали.
…Это был хилый, жалкий, больной туруканец. Сипел, подворачивал ножку. И полз, прямо полз на хвосте по метро. И ревел, крайне жалостным ревом.
– Пода-айте, кто сколько способен! Пода-айте!.. – рыдал туруканец, и полз, заливая слезами метро. Его хвост содрогался. Задел мою ногу шипами.
Я взвизгнул. Отдернулся. Он усмехнулся и полз себе дальше.
Ему подавали.
Потом – остановка. О, счастье! Я тяжко вздохнул. Мне осталось проехать всего ничего…
Но в вагон ворвались.
Это был разбитной туруканец, его чешуя была белой от краски.
– Сейчас будут танцы! – пропел он, и встал на передние лапы, и хвост – зацепился за поручень. Ухнул. Повис на хвосте. Стал размахивать лапами. Когти его просвистели так близко…
Я ахнул. Пригнулся.
