во тьме из чащобы в каких двух десятках шагов раздавались удары его топора, следом за каждым из коих на землю спадала отрубленная ветвь буреломины.
Взвесив всё здраво и рассудив, что от него ей сейчас не сбежать – голодной, босой, неодетой, пешком среди ночи по незнакомому горному лесу неподалёку от вражеского ардкáтраха; и тем более ей не убить его, ослабшей и безоружной – Майри тоскливо смирилась с безвестностью, и медленно продолжала отмываться от липкой грязищи из выведшей её на свободу норы.
Убийца Ёрлов вышел из зарослей тихо, как с неба свалился – точно подкравшийся зверь. В правой руке он держал за черен короткий топор, а левой прижимал к груди охапку порубленных сучьев. К этому времени дрожащая от холода дейвóнка уже сидела у пламени, вымытая от облепившей её смрадной гнуси. Молча, не глядя на него она расчёсывала костяным гребнем спутанные мокрые волосы, одевшись в домотканую льняную рубаху, простое шерстяное платье с поножами и короткую верховни́цу, обув мягкие постóлы-сапожки с обмотками и накинув на плечи тёплый плащ на медвежьем меху.
Пламя вспыхнуло ярче, пожирая новую кучу смолистых ветвей, и а́рвейрн снял с уже начинавшей подгорать треноги второй горшок, поставив перед дейвонкой на землю. Из него несло разопревшей крупяной кашей, горячим тушенным мясом и только он сам знал чем ещё таким вкусным для неё – голодной со вчерашнего полудня.
– Ешь, – он протянул ей грубую деревянную ложку.
Молча он сидел у костра, не глядя на неё даже после того, как весь горшок был торопливо съеден и вытерт по стенкам её дрожащими окоченевшими пальцами, с которых дейвонка слизала налипшие крохи и жир. Лишь указал кивком головы на поставленную в самый жар углей глиняную кружку, где уже закипала вода с сухими травами зверобоя, малины и липовых завязей с цветом. Вытащив из ножен на поясе короткую одноручную геару и насмешливо наблюдая за взволнованным взором дейвонки, исподлобья взиравшей на него по ту сторону пламени, арвейрн приложил холодное лезвие возле рукояти к саднившему от её удара корягой виску, уперев между ног остро отточенное жало.
– Когда я был камником, то помогал старшим родичам укреплять эту бурру – и побывал ненароком в той сточной норе, по которой ты выбралась. Только горячим меня тут не угощали, как проползти я сумел до конца. Ты уж прости, но иначе живой из Аг-Слéйбхе тебе никаким из путей не уйти было кроме как мёртвой. Не просить же мне было владетеля при всех наших товарищах по старой дружбе тебя отпустить на все стороны? – пожал он плечами с усмешкой.
И помолчав пару мгновений, добавил:
– Я хотел, чтобы ты поняла хоть немного, каково было мне по твоей милости – там, у самых ворот в норы Шщара во тьме.
– Туда бы т-тебя… снова… ск-котину… – от холода зубы её клацали о горячую кружку, но накопившиеся на сердце ярость и злость были жарче огня.
– Видно надо мне было и вправду убить тебя прямо в темнице там, Ти́веле, – вороша концом палки в кострище зардевшие угли с притворным
