было довольно темно. Я зажгла светильники над барной стойкой, включила тихую музыку и за чашкой чая ждала Храмцова.
Он задерживался, и я никак не могла расслабиться. Хотелось, чтобы шеф поскорее пришел, и вынес свой приговор. Лучше уж какая-то определенность, чем находиться в подвешенном состоянии.
Храмцов задерживался дольше обычно, и я думала, он уже не приедет, но ключ провернулся в замке, и он вошел. Снял пиджак и повесил его на вешалку в шкаф. А потом прошел в комнату.
Он выпил. Это было заметно по его хмельному взгляду, но на ногах держался крепко. Покосился на кофе, но не стал его пить и проследовал сразу к стойке. Я учуяла легкий запах алкоголя, сигар и парфюма. Не мужского.
Где же он был?
– Давай сразу к делу, – сказал он, протягивая ко мне руку. – Иди сюда.
– Роман Викторович, мне бы хотелось поговорить.
Я осталась на месте, пытаясь взглядом донести интересующую меня тему разговора.
– Он больше тебя не тронет. Он мне обещал.
– Вы так спокойно об этом говорите.
– А как я должен об этом говорить? Я сразу догадался, что произошло. Я хорошо знаю Олега и его замашки. Но мы поговорили с ним, и он все понял. Больше этого не повторится.
– И что он понял? – спросила я.
– Что с тобой нельзя так обращаться.
– Хорошо. Но он грозился меня уволить.
– За это можешь не переживать. Ты остаешься.
Я выдохнула. Пожалуй, слишком громко.
– Но ты останешься без премии в этом месяце.
– Почему? – машинально сорвалось у меня, и я снова напряглась.
– Потому что мне будет сложно объяснить остальным присутствовавшим в кабинете, почему ты ее получила, когда не справилась с элементарной задачей разнести кофе. Или я им должен рассказать, за что поплатился Аксенов своими брюками?
– А если бы он меня изнасиловал, вы и тогда бы лишили меня премии?
– Не мели вздор! Никто не собирался тебя насиловать.
Я вспомнила, как Аксенов лез ко мне под юбку в приемной и сильно усомнилась в словах Романа Викторовича. Что интересно сказал Олег Валентинович своему другу о царапинах на лице? Откуда они взялись?
– Кстати, неофициальных премиальных ты тоже в этом месяце не получишь.
– За что?! – снова сорвалось с моих уст.
– Тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов?
– Я просто хочу понять, в чем я виновата?
Я почувствовала, как ко мне стали подступать слезы. Слезы ярости и обиды. Не потому, что он лишал меня денег, хотя и это меня разозлило, а потому, что в этой истории виноватой оказалась я одна. Где справедливость?
Я сорвалась с места, и чтобы Храмцов не заметил моих слез, бросилась со своей чашкой к раковине. Сделала вид, что ее ополаскиваю. А в груди все рвалось на мелкие кусочки.
– Лера, – разворачиваясь на табурете в мою сторону, на вздохе сказал Роман Викторович, –
