изо рта? Или у него неприятный запах? Но я не стала ничего спрашивать. Не очень-то и хотелось целовать его. Я ничего не потеряю, если между нами будет это ограничение.
– Я дам тебе ключи от этой квартиры. У тебя есть ночь, чтобы подумать обо всем, что ты услышала. Если не согласна, завтра до 12.00 ты должна вернуть мне ключи. Положишь их на мой стол. Это будет означать отказ. Если согласна и ключи не появятся на моем столе до 12.00, после 12.00 ты получишь пятьсот тысяч рублей на свою банковскую карту. И некоторую сумму сверху, чтобы привести себя в порядок. А потом жди сообщения. В день, когда у тебя начнется менструация, положишь мне календарь на стол с указанием всех последующих месячных. Все ясно?
– Да. Ключи?
– Пошли, они в прихожей. Время вышло, я обещал вернуть тебя домой.
Глава вторая
Когда я вошла в свою старенькую затхлую квартирку, я вдруг ощутила себя Золушкой, вернувшейся с бала. Вместо кареты – тыква, вместо шикарной студии – «хрущевка». Но все равно она была мне дорога. Здесь вырос мой отец, здесь родилась и выросла я. И здесь все такое настоящее, даже грибок на стенах.
Кеды Жерара стояли на пластиковой этажерке.
– Жерар, ты дома? Прости, что задержалась. У шефа были деловые переговоры, мне пришлось…
Я вошла в зал и увидела брата, как будто бы спящего в неестественной позе на диване. Весь бледный с посиневшими губами. И сразу поняла, что это не сон. Я бросилась к нему и первым делом проверила пульс. От волнения и страха я не сразу определила его. Слабый, но пульс был.
– Господи, Жерар, ты же обещал… – проскулила я.
На полу я заметила пустой шприц. И еще один.
– Держись, миленький, я вызову скорую.
Меня всю трясет, и перед глазами пелена. Я несусь в прихожую и отыскиваю свой телефон. Судорожно набираю скорую, как полоумная ору в трубку свой адрес и сообщаю, что у моего брата передоз, срочно нужна бригада врачей.
Все последующие действия я делала на автомате. Как учили врачи. Я напугана, но заставила себя собраться. Ведь от моих действий зависела жизнь моего брата. Я сделала ему реанимационные мероприятия, и Жерар пришел в себя. Но еле дышал, и не вполне осознал, что происходило вокруг. Я разговаривала с ним, прижимая к себе его голову и гладя его длинные спутанные волосы, и как будто бы сама находилась в каком-то помешательстве.
Я вспоминала наше детство. Жерар старше меня на четыре года, но все равно мы дружили. Он был для меня любимым братом, защитником от любой угрозы, и ни один мальчишка меня не обижал, потому что знал, у меня есть заступник.
Жерар хорошо рисовал, ходил в художественную школу и дома учил рисовать меня. Я очень старалась. И Жерар меня хвалил. Когда мы вместе с ним делали зарисовки нашего отдыха на природе, мама умилялась нашему совместному творчеству, и удивлялась, откуда у нас такие таланты. Она не умела рисовать, но хорошо танцевала.
А папа вообще был далек от искусства, и единственная его связь с ним случилась еще до нашего рождения. Когда он встретил маму. В театре. Она была балериной, примой и любимицей публики. Он вынес ей цветы на сцену и между ними проскочила
