прошедших лет, когда чувство должно было износиться в линялую тряпочку, а тут трясутся руки и плачешь по любому поводу. Однажды Анастасии захотелось заснуть и не проснуться.
С горя, чтобы совсем не пропасть, записалась на онлайн-курсы шведского. На уроках учили простые слова – как будет по-шведски «я», «ты», «они», «дом», «улица», «страна».
Анастасия плохо запоминала, но новый язык – тугой, как клубок шерсти, из которого нужно тянуть слово за словом, словно тонкую нить, разматывался, и с ним – ее новая жизнь.
Преподаватель Мария, шесть лет назад переехавшая в Гётеборг, рассказывала о своем быте, и Анастасия решила: если они расстанутся, переедет в Швецию, будет печь торты на заказ или, может быть, даже вернется на лед тренировать детей.
Вечерами сидела на сайтах недвижимости, искала дом где-нибудь далеко, на севере Швеции, чтобы зима поморознее, лес поблизости, ели в снегу, как здесь в Сурино, но в Сурино каждая вещь напоминала о Павле: вязаный половик – покупали в «Икее», – или слившиеся в одну фигуру влюбленные, филимоновская игрушка – купили в Одоеве, называется любота.
В субботу Павел приехал в Сурино поговорить. Они не виделись месяц. В последние августовские дни сохранялось еще летнее тепло. Валентина с Валерием собирали картошку. Анастасия не знала, что делать с яблоками и сливами: кладовая вся забита, Валентине тоже не надо. В подвале мыши. Павел скосил траву, Анастасия убралась в доме, вывесили сушить половики. На велосипедах поехали в магазин за пивом, купили баранки и колбасу. После бани сидели на веранде до темноты, обсуждали, что еще нужно успеть до осени. На столе букет из веток калины, яблоки, свечи, комаров нет, но мухи.
Павел смотрел на Анастасию: худая, усталая – как ее жалко, – чужая, но и своя, родная, – и жалость не давала ему покоя. Она чувствовала в его взгляде жалость, но пусть жалость, жалость – тоже любовь. Ночью они помирились. Без слов. Он обнял ее сильно, погладил по голове.
Переехали в город вместе. Хотя главный вопрос – что дальше – остался на том же уровне непроясненности, Анастасия уже не могла обсуждать и думать, и Павел тоже.
Павел предложил: «Давай отдохнем на море. Ты устала, я устал». Словно отпуск – выход.
Анастасия не хотела в отпуск. Не было сил и желания. Она записалась на сентябрь в частную клинику неврозов. Но отправлять его одного тоже не хотелось: вдруг новое знакомство, новая Лиза и не унимающийся голос в голове, когда он не берет трубку: «Почему не отвечает, что делает, наверное, зачинает ребенка». Его любимое слово «зачинает» раздражало безумно, зачинать, чинить, и ей казалось, что вот зачатие и происходит – карандаш в точилке, стружки, стержень, фу. Зачатие – заячье слово.
А за два дня до отпуска, во время близости – так они называли секс, – Павел был особенно нежен, особенно страстен, Анастасия подумала – как хорошо, он меня любит. Павел после с глупой улыбкой и почти слезами в глазах признался, что представлял, как они зачинают ребенка, и от этой мысли ему было особенно приятно. И ее сорвало. Какой ребенок, ты что, забыл, ты же знаешь все, уходи, уходи, уходи.
