style="font-size:15px;"> На заднем ряду скучные филологи: он пожилой, она молодая, но в целом – одинаковые. Впереди – высокий лысый мужчина лет шестидесяти, в темно-бордовом свитере и фиолетовом шарфе, нос крючком, без бровей и ресниц, и с ним красивая девочка пяти-шести лет. Анастасия заприметила их еще в автобусе. Они разговаривали на смеси русского и какого-то другого славянского языка – мой мамочка очень красивая, – у девочки ласковые «с», путая мужской и женский род. Не надо спорить себе, Витечка. Значит, он – Витечка. Смеются.
Витечка, а почему ты спишь? Он отвечал ласково: а что, нельзя?
Самолет попал в зону турбулентности, их качнуло, Анастасия взяла Павла за руку, а девочка тихо-тихо пожаловалась своему Витечке:
я боюсь.
Не надо бояться. А почему не надо бояться? Я пока боюсь, очень боюсь. Витечка строго: нет, нельзя! А почему нечего бояться, если страшно? Павел слушал и умиленно улыбался их речам.
«Почему Витечка? Может быть, это как Гумберт и Лолита, а красивая мамочка уже мертва». Павел перестал улыбаться, отвернулся от нее. А они еще даже не приземлились, и две недели бок о бок еще впереди, как их пережить – немой вопрос, – когда просто сидеть рядом трудно.
А почему монстры никогда не спят – они же монстры? – спросила девочка Витечку, а тот не знал.
Принесли еду. Они разделили без слов: ей – сыр, овощи, Павлу – хлеб, масло. Он не боялся потолстеть. Девочка тоже делила по своему усмотрению: «Это тебе, и это тебе, а эту вкуснявочку мне».
Филологи на заднем ряду приятно оживились перед трапезой. Анастасия обернулась: он – маленький, почти карлик, короткие руки, узкие плечи, борода, очки. Она – с толстыми руками, большая черная родинка на шее, как игольница с двумя иголками.
В аэропорту работали на всю мощность кондиционеры, и было понятно, какая снаружи жара. Витечка снял куртку, шарф и свитер, связал узлом на бедрах, девочка сложила одежду в рюкзак. Больше вещей у них не было. Может быть, надо в полицию. Дура ты. Павел, не переставая обижаться, отошел изу‑ чать стенд с арендой авто: вдруг на месте дешевле? Но оказалось, что дороже. Не обманула Наташа, его знакомая в турбюро.
В Афинах тяжелая жара, все, как и ожидали, еле дошли до арендованной машины. До их деревни два часа дороги. Ехали молча, он включил местное радио, греки пели дребезжащими голосами, по дороге все одинаковое – песочно-красное – горы и дорога, голубыми всплесками – море, хотелось нырнуть немедленно и поплыть.
В киосках на трассе, как птицы в скворечниках, рабочие в оранжевой униформе принимали плату за проезд, и она подавала им заранее отложенные центы.
Платная дорога закончилась, они свернули в сто‑ рону деревни; песчаные пустоты земли перемежались туристическими магазинами: оливки, апельсины соседствовали с гипсовыми фигурками богов.
Анастасия захотела апельсины. Продавец, пожилой грек, складывал фрукты трясущимися руками в зеленый пакет.
Пыльные,
