все пустовали, и в магазинах, предлагавших одинаковые товары – украшения, платки, купальники, шлепки, ласты, – тоже было безлюдно.
В детском магазине продавались смешные маленькие платья и тканевые туфельки меньше ладони. Она вспомнила о недавно крещенной Марии, купила ей те самые туфельки, крохотные панталоны с кружевами, рубашку с вышивкой и соску с бычком – наверное, родственником Минотавра.
Маяк впивался в море бледно-зелеными стрелами лучей. На яхтах вокруг пристани кипела жизнь. Анастасия рассматривала чужую жизнь, как трейлеры фильмов. Вечеринка: официант в белой сорочке разливает шампанское, крутится вентилятор, смеются дамы в вечерних платьях. Семейная идиллия: пожилой мужчина, его жена и мать жены пьют холодное белое вино и играют в карты. Вечерний покой: мужчина пьет кофе, женщина делает маникюр. Она посмотрела на Анастасию, и той стало неловко, словно она пришла на вечеринку, где ее не ждали.
В таверне Николая сидела за рюмочкой граппы Татьяна.
– Погода портится, – объявила она, – а мне еще до дома двадцать минут на велосипеде.
Ее ждал старый слепой муж, и Татьяне не хотелось домой.
– Это он сейчас старик, а был крепкий мужик такой, хозяин оливковой плантации. Я работала у него, собирала маслины. В девяностые сбежала с маленькой дочерью от голодной жизни, муж-алкоголик, без просвета, вот вы не знаете, что это такое – пьющий муж. Это горе. Это страх, это голод. У вас такой хороший муж. Красивый, ласковый. А детей нет?
– Детей нет.
– Что ж. – Татьяна поежилась. – Я забыла, что такое холод, хотя родилась в Мурманске. Белые ночи, северное сияние, снег, морозы под минус пятьдесят. Я даже зимой купаюсь в море: мне жарко.
Десять лет назад муж продал дело младшему брату, но Татьяна работает и у брата, и в гостинице. Без дела скучно. А дочь выросла, живет в Афинах.
Татьяна задумалась, ушла в прошлое.
– Вот, – вспомнила Анастасия, – это наш с Павлом запоздалый подарок на крестины.
– Прелесть какая! Вы молодчина! – Татьяна восторженно умилялась нарядам, но тут же загоревала: – А у хозяйки какое горе! Погиб внук в Афинах, а хоронили в соседней деревне: в местном храме чудотворная икона Божьей матери, у этой иконы его мать и вымолила. Ну, надо ехать, уже поздно.
Татьяна вскочила на велосипед, бодрая, легкая, понеслась к своему греку.
Анастасия вспомнила о матери, они ровесницы с Татьяной.
У матери давление с утра, больное сердце, лежит до вечера, плачет по пустякам, обижается. Все ее переживания касаются только собственной старости. Анастасия уезжала от матери с тяжелым сердцем и долго не могла разгрузить душу. В старости матери, как в Кощеевом яйце, хранилась игла и ее старости, и смерти.
Когда-то Настя приходила из школы после второй смены в темный и пустой дом – мама была на работе, – разогревала суп и ела без удовольствия, а потом наступал тяжелый темный час: казалось, что мама не придет и она останется одна в этом мире. Но мама приходила, а с ней и радость, и
