над большими приходскими книгами, составили отчёт обо всех полученных ею за день повреждениях и отметинах. Утром, как всегда, ей подстригут ногти, её тело омоют, волосы расчешут и, разумеется, выдадут новое, чистое бельё. Таков порядок.
Красный. Цвет индикатора красный. Консьержка схватилась за телефонную трубку. Их глаза встретились. Очередь возмущённо загудела. Красный. Цвет индикатора действительно красный. Женщина усмехнулась и достала из-за уха сигарету. По узкому, кишащему людьми коридору быстро расползся удушающе – едкий запах дешёвого табака.
Глава V
Я часто беззвучно шепчу слова, увлекаясь чтением. В детстве мне казалось, что привкус от них остаётся на языке и губах – в тех местах, которые обгрызаешь, когда кожа обветрится и огрубеет. От того, что сейчас мой рот залило мазутом, захотелось сплюнуть.
Вместо этого я прокашлялся и протянул листы обратно, желая избавиться от них, будто пропитанная ядом бумага жгла мне руки.
– Это правда то, о чём я думаю?
– Правда.
– Это Тень врача?
Карл кивнул. Его взгляд поднялся по желобку у двери и замер над моей головой.
– Он был замечательным человеком. Светлым. Мы разделили обед в общежитии молодых специалистов и стали друзьями. Это было честью для меня.
– Но Вы не любите докторов.
– Этот – особенный.
– Но то, что он сделал… Что это было? Она умерла? Чем он её? Для чего?
– Вы читаете или витаете в облаках? Он влюбился в неё.
Карл слегка повысил голос. Он захрипел, прокашлялся, утёрся платком и посмотрел на меня влажными глазами.
– Полюбил. Он ходил к ней, я помню. Приносил продукты, книги. Она сворачивалась у него на коленях, и он читал вслух. Она его пережила. Когда его не стало, нас объединило наше горе, но мы никогда больше не говорили о нём.
– Но сбежать? Накопить денег, найти другую работу в другом городе, с другим именем…
– Как в книгах, как в кино… – Старик продолжил мою мысль и покачал головой. – Увы.
– Увы, – повторил я эхом, чувствуя, как мало соприкасалась раньше моя жизнь с реальностью.
Мы ели в молчании. Оно заменяло нам молитву перед трапезой и позволяло быть благодарными – каждому за своё – без необходимости браться за руки. Каким вкусным ни казался бы остывший, слегка потрескавшийся пирог Марты, иногда я путался в своих мыслях и терял к нему интерес, наблюдая за Карлом.
Он словно пребывал сразу в двух мирах, мало связанных друг с другом. Старик сосредоточенно жевал, разложив на коленях салфетку из невесомых бумажных полотенец. Глаза же его – карие, прозрачные, цвета аптечной склянки – всматривались в прошлое, к которому я доступа не имел.
– По теперешним меркам восхитительный пирог. Браво!
Он свернул салфетку с остатками крошек и ритуально похлопал над ней в ладоши.
– Автор
