style="font-size:15px;"> С этими словами она вышла. В коридоре стало слишком холодно, просторно и тихо.
– Что за урод тут накурил? Дышать нечем.
Я поспешно спрятал сигареты в карман и скрылся в кабинке раньше, чем в зеркалах отразился ещё один посетитель.
«Я всегда любил читать» звучит безобидно, интеллигентно. Есть в этой фразе, пожалуй, даже некий оттенок благородства. Но стоит перефразировать: «Я всегда прятался в книгах», и весь флёр улетучился, не так ли?
Прятался, это правда. От стотонного молчания родителей за столом, от насмешек в школе. От отказа первой девочки, которая мне понравилась, и двадцатой, осознавшей, что я не готов ни к браку, ни к детям. Помню, как пришёл из бара, не имея понятия, где оставил деньги и отчего болели рёбра. Тогда я не стал осматривать себя, не позвонил куда следует, а только улёгся на кушетке с книгой и проспал под ней до следующего вечера.
Вот и Карл не производил впечатление атлета, хулигана или борца. Сейчас мне кажется, что в юности он тоже был щуплым, излишне манерным и требовательным к своему окружению. И тем не менее, между нами была огромная разница: он не смущался жизни. Настоящей, со всеми страстями, красками и помоями, из которых она должна состоять. Возможно, его били – и он бил в ответ. Неумело, не направляя энергию, как говорят знатоки, от бедра к кулаку. А просто потому, что того требовали жизнь и его представления о справедливости.
– Кхм.
Я так и стоял, глядя на него, уже несколько минут, увлечённый собственной цепочкой размышлений. Карл успел привести в порядок костюм и вытереть лицо. Он сложил листы в аккуратную стопку, выбросил в корзину для мусора сигаретные бычки и теперь смотрел на меня словно нетерпеливый экзаменатор.
Я поспешно сел, забыв о намерении не следовать его странным правилам, скрестил ноги и протянул руку за следующим рассказом.
– Не знаю.
– Что?
– Не знаю, готовы ли Вы.
Он произнёс это с каким-то странным выражением. Не желая взять меня на «слабо» или задеть, не желая нагнать пустую интригу, добавить саспенса. Долгий взгляд, который я постарался встретить с достоинством, спрашивал меня «Как ты?», и эта внезапная перемена обезоруживала.
– Я тоже не знаю.
Я быстро устал блистать остроумием и уворачиваться от словесных острот. А ещё мне почему-то казалось, что чем дальше я погружаюсь в эти истории, тем больнее мне будет после, когда мы расстанемся и поковыляем каждый в свою жизнь.
– Давайте попробуем.
Он стал протягивать листы по одному, просматривая зачем-то их содержимое. Пару последних он придержал, замедлившись в нерешительности.
– И?
Я уже мельком взглянул на написанное и понял, что держу в руках середину и конец.
– Название этого… сочинения – грубость и мерзость. В приступе отчаяния я затёр его, но всё очевидно, не так ли? Оно… не отражает моего отношения.
