теней, с которыми сталкивается Эней, не произносят ни слова. Вероятно, это связано с тем редким, если не единственным в античной поэзии случаем, когда речь идет не о придуманных автором персонажах, а о реально существовавших людях, многие из которых относительно автора «Энеиды» жили совсем недавно. Но для Энея, спустившегося в Аид, это далекое будущее, они еще не родились.
– Некоторые даже считались его прямыми потомками, – продолжал Тиссеран, – например, красавец Марцелл, egregium forma[26], как описывает его поэт, любимый племянник Августа, назначенный его наследником, miserande puer[27], внезапно скончавшийся в возрасте девятнадцати лет в 23 году до нашей эры, то есть за четыре года до публикации поэмы, над которой Вергилий к тому моменту уже некоторое время работал. Может быть, чтобы «заслужить благосклонность»[28] своего патрона, а может, на самом деле тронутый этой внезапной трагедией, положившей конец стольким надеждам, поэт посвятил ему ставшие бессмертными строки: Tu Marcellus eris! manibus date lilia plenis, purpureos spargam flores[29]. Будешь Марцеллом! Обратите внимание: «будешь», а не «был» – и пока еще даже не «есть». Будешь, и так ненадолго, юноша дивной красы, egregium forma. Осыпьте его ворохами лилий, а я, Анхиз, осыплю пурпурными розами. Трогательно, не так ли? Говорят, когда Вергилий читал «Энеиду» Августу и его сестре Оттавии, мать Марцелла упала в обморок. Эта патетическая сцена известна нам по картине Энгра.
Вдруг профессор Палевский поднял руку:
– А могу я задать вопрос?
Программа не предусматривала обсуждений, а попытки вступить в спор сурово пресекались модератором, но профессор Тиссеран лишь усмехнулся:
– Пожалуйста.
– Если Марцелл на самом деле существовал, если это исторический персонаж, причем настолько важный, что был назначен наследником самого Цезаря Августа, должны существовать и его портреты?
– Не в современном смысле этого слова. Есть статуи, бюсты…
– А сходство присутствует?
– Кто же это теперь может сказать? Разумеется, художники приукрашивали своих знаменитых моделей – по крайней мере, так было до конца XIX века.
– Согласен. Но если он сам, то есть Марцелл, позировал для этих статуй, он бы себя узнал?
– Разве можем мы об этом знать? Да и в конечном счете какое это имеет значение?
– Какое имеет значение? Некоторые утверждают, что портрет, в котором мы способны себя узнать, содержит частицу нашей души. Вот почему некоторые примитивные народы не позволяют себя фотографировать, – яростно бросился в атаку профессор Палевский.
– Только не говорите, что вы лично в это верите.
Эстелла беспокойно заерзала в кресле и вцепилась в руку Палевского, как бы удерживая его, но тот продолжал настаивать: если у докладчика есть слайды, хотя бы один, с изображением таких
«Юноша дивной красы» (лат.). Здесь и далее «Энеида» в пер. С. Ошерова.
«Отрок несчастный» (лат.).
Captatio benevolentiae (лат.) – ораторский прием, направленный на получение поддержки слушателей. Часто применялся Цицероном.
«Будешь Марцеллом и ты! Дайте роз пурпурных и лилий: / Душу внука хочу я цветами щедро осыпать» (лат.).
