направленной к тому же в его сторону. Сумевши справиться с сердцебиением, он добавил уже смелее: «Да, направляюсь на международную конференцию. А вас, простите, как звать?» – «Аня…, Анна Муромцева», – она не прерывала беседу, сообразив, что обращающийся к ней, по-видимому, действительно является тем, за кого себя выдает, – к мысли этой располагало и то, что разговаривают они не на улице, а, напротив, в вагоне самого шикарного и дорогого поезда. «Позвольте! Вы не имеете отношения к Юрию Васильевичу Муромцеву?» – «Да, я его внучка», – «Читал, как же, и много читал! Очень, очень впечатлен!», – воскликнул Лебедько, но тут же спохватился, что сморозил какую-то банальщину и добавил: «А я вас узнал. Вы…, вы мне снились», – Аня скорчила гримасу: «Ну, это уже совсем не оригинально», – развернулась и взялась за ручку купе. «Постойте, извините, я совсем не то хотел сказать, не исчезайте, дайте мне хоть еще минуту! Смогу ли я где-то видеть вас еще?» – сие было произнесено так искренне и наивно, что юное создание остановилось и вновь одарило счастливца своей царственной улыбкой: «Ну, что ж, разве что в доме моего дедушки» – «Я буду там!», – «О! А вы знаете, что это почти невозможно для простого смертного?» – «Я буду там! – решительно сказал наш герой, – не пройдет и полгода. Для меня невозможного мало!» – «Что же, удачи вам!» – еще одна божественная улыбка, лукавый, но вместе с тем нежный и даже, как показалось Владиславу Евгеньевичу, многообещающий взгляд – и царица души его скрылась в своем купе. Он же, почти обезумевший от внезапно нахлынувшего порыва чувств, всю гамму красок коих мы не рискнем описывать, ринулся опрометью к себе, упал на огромный мягкий диван и, отказавшись даже от чашки чаю, полночи так и пролежал в неопределенных, но безумно сладостных мечтаниях, после чего, не раздевшись, как был в костюме, так и заснул сном младенца, ухватившего наверняка мамкину грудь.
Стоит ли говорить, что доклад был прочитан блестяще и вызвал бурные овации. А сам Лебедько, снабженный уже через месяц, посредством Малкина, всеми необходимыми адресами, паролями и рекомендациями, оседлал свои старенькие «Жигули» и помчался по городам средней полосы России собирать урожай посвящений и инициаций, решительно намереваясь еще летом оказаться в Москве, в Югорском переулке, в доме Муромцева. Ведь чем отличается русский человек? А тем, что коли зарубил что-то себе в голову, то уж ничем его не пересилишь, и сколько не представляй ему доводов ясных как день, все отскакивает от него, как резиновый мяч отскакивает от стены.
Вот герой наш в Ярославле. Весьма довольный обильным обедом, а в особенности прогулкой промеж многочисленных церквей, да по набережной Волги, где зацветали первыми, едва распускающимися листочками березы и липы да речной запах навевал дурманящие грезы, Владислав Евгеньевич возвратился в свой номер и стал готовиться ко сну. На другой день назначена была встреча с Берковым. Он не знал еще, как начнет беседу и как именно развернет ее к желанной цели, но некая уверенность
