бросает короткий взгляд на Цугундера:
– Все. Здесь вы нам не нужны.
– Понял… – Цугундер пятится, не осмеливаясь поворачиваться к начальству спиной.
Внутри медотсека все белое: мебель, стены, окна, наполовину закрашенные, потолок. Правда, все уже пожелтевшее и облупившееся, чувствуется, что краску не обновляли давно. Сестра в белом халате у шкафчика с инструментами склоняет голову:
– Ваше преподобие… Благословите!
Инспектор отмахивается от нее, чертя в воздухе крест:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Аминь…
Сестра исчезает.
– Ну вот, смотри, – говорит инспектор.
Хорь лежит на кровати, прикрытый до пояса простыней. Исхудал он так, что Иван с трудом его узнает: щеки прилипли к зубам, ребра на груди прорисовываются, как у мумии. А на коже вроде бы желтоватой, сухой, – созвездия разнообразных нарывов: одни уже почерневшие, шелушащиеся, другие – багровые, созревающие, с головками зеленого гноя. Чувствуется, что это они вытягивают из него жизнь. И кошмарный запах – запах гниющей плоти, шибающий в нос.
– Твоя работа, – говорит инспектор.
Иван не понимает, о чем это он?
– Смотри, смотри – так выглядит действующее проклятие. Так выглядит смерть…
Хорь уже не дышит, а как бы икает – вздрагивает, крохотными глотками, с трудом втягивая в себя воздух. И тут Ивана наконец прошибает – обрушивается, как ливень кипящей воды, принизывающей тело насквозь. Именно так он и кричал на опушке, на вершине склона, беснуясь, слыша металлические удары тревоги: чтобы сдох этот Хорь, чтобы он сгнил заживо, чтобы покрывался язвами, корчился бы от боли, чтобы ему ни одно лекарство, ни одна молитва не помогли…
Так значит, это проклятие?
Так значит, вот как оно выглядит.
Так значит, Бог, или кто там есть наверху, услышал его слова?
Иван ошеломлен.
– Теперь снимай его, – говорит инспектор.
– Что?
– Говорю: снимай. Проклятие может снять лишь тот, кто его наложил.
– А как?
Иван растерян.
– Так же, как проклинал. Сильней будет действовать, если с реципиентом установить физический, то есть прямой телесный, контакт. Прикоснись к нему, положи руки на грудь…
Как во сне, Иван наклоняется и прижимает ладони к горячей коже. В пальцы тут же вонзаются сотни тонких иголочек. Иван невольно отшатывается.
– Держи, держи, – говорит инспектор. – Когда накладываешь на человека проклятие, это выглядит немного абстрактно. Одни слова. Проклял, и все. А вот как это происходит в реальности… Говорю: держи!.. Ты же, надеюсь, не хочешь его убить?
У Хоря хрипит в груди, на губах вздувается и опадает мутный пузырь.
– Держи!..
В пальцы снова вонзаются сотни тонких иголочек. Иван крепко зажмуривается. Я же не хотел, Господи, думает он. Я не хотел, не хотел… я ведь был тогда в беспамятстве, сгоряча… я разозлился… не понимал, что
