Ну говорите, говорите, сестра, я – жду…
Опять еле слышно:
– И тем и другим…
– Светские власти могут также заинтересоваться судьбой некой Божественной Дэви, вы помните, вероятно, сестра, был шум в прессе по поводу секты «Спасенных» несколько лет назад? Лесбиянки, эротическое трансцендирование, шестнадцать самоубийств. Воспламенения во время соития. Четверо членов секты сошли с ума. Разыскать саму Дэви не удалось. Ей тогда кто-то помог. Напомнить, кто ей помог, сестра? Кстати, Следственный комитет это дело еще не закрыл.
– Я все поняла, брат Авенир, – говорит Василена.
И по голосу ее становится ясно, что она действительно все поняла.
– Вот и прекрасно. Тогда у меня те же два пункта. Когда вы обнаружили, что у девочки есть магические способности?
Врать нельзя, серафимииты не то чтобы могут мысли читать, но ложь чувствуют хорошо. Иван это воспринимает через эмоции Василены.
– Месяца три назад. Там не было никаких чудес, было чистое знахарство… Ерунда…
– И потому решили продать ее крестьянской общине?
– У меня выхода не было… Явилась сюда толпа, возбужденная, и потребовала… Могли бы ведь разгромить весь Приют. Слышали, наверное, как в Верхнеземском районе такой же Приют сгорел? К тому же у меня есть право отдавать воспитанников на патронат…
Жалкая попытка оправдать себя параграфами законов.
– Вы ведь сами ведьма, сестра?
Опять молчание.
– Сестра, я – жду…
– Не практикующая…
Еще одна попытка себя оправдать.
– Ладно, за знахаркой мы как-нибудь проследим. Это не слишком актуально пока. Но вот второй пункт – мальчик. Я его у вас забираю.
– Когда?
– Прямо сейчас. Департаменту вашему знать об этом необязательно. Документы, как выяснилось, вы должным образом умеете оформлять.
– А со мною что?
– Ничего. Работайте как работали. Остальное меня не касается. Но держите в уме: если что… возникнет… такое же… сообщите об этом мне лично.
– Лично вам. Я поняла.
И вновь – тяжелая пауза.
Словно печать на приговоре о смерти.
– Благослови вас Бог, сестра!
– Благослови вас Бог, брат Авенир!
И еще эмоциональный всплеск. Василена (он это чувствует) до боли стискивает сплетенные пальцы: Господи! Ведь Ты же един, тогда почему так много всяких инстанций, говорящих от Твоего имени: и светская власть, и Департамент безопасности, и Монастыри, и Патриарх Московский, и черт знает кто… И каждый хочет иметь Тебя с потрохами, и каждый требует своей доли покорности… Они со всех сторон впиваются в Тебя, как крючки… И не соскочишь, не надо пытаться, будет только больнее… Отчаяние… безнадежность… усталость…
Кажется, все.
Иван осторожно слезает
