сейчас стало имиджмейкеров приглашать (своего ума, что ли не хватает), ничего не меняется под местным солнцем. Вот в стародавние времена гувернанток из Парижа выписывали, варягов прочих, теперь вот в моде дикий Запад, там, среди пьяных резерваций, теперича вся культура сосредоточена.
Те ловкачи – имиджмейкеры (грыжу им в печёнки), каких только дельных советов не давали, как не измывались, чтобы повадки медвежьи окультурить (оно и понятно: наш бурый против ихнего гризли, как ни есть – варвар, если не сказать и того хуже).
И ладошки-то они, имиджмейкеры, домиком выкручивали, и очки в оправах модных примеряли, в пиджачки кургузые стильные пивные бочки прятали, в речи словечки заморские заставляли вставлять.
Крутили, крутили бедолаг перед зеркалами в рамках золотых. Вот пока рамки – всё хорошо, любуются братки собой, не налюбуются, а шагнут чуть в сторону, в жизнь окунутся.
И понеслось…
И что ты с природой этой делать прикажешь, в глазах-бусинках алчность вспыхивает и всего-то им, завидущим, хочется, зубки так и стучат от нетерпения.
«Ладно, Джон Кластерман, – говорят они по аглицки, – мы твой имидж уразумели, для корреспондентов благородство изобразим. Езжай, родимый, гудбай».
Выпроводили, и шнырь по стране широкой гулять, присматривать, прихватывать.
Выручал Дзиньгаревичей тот факт, что в стране родимой, таких прытких, глазастых и зубастых на тот момент столько развелось, так они примелькались, что за своих принимать стали и самобытностью объявили.
Не страна – заповедник для всяких хищных тварей с неумеренным аппетитом. Местные увидят, уже не дивятся, поздороваются и руку даже протянут.
Кто-то пытался поначалу бороться с ними, дихлофосом брызгали, к совести призывали, глупцы, потом махнули на всё: времена видимо нынче такие – мусорные. Мухам да вот этим тварям самое вольготные время. Авось переживём?
Были Дзиньгаревичи советскими бригадирами, планоугодниками, глазки верой горят, речи пламенные, фразы оточенные, от зубов отскакивают.
Стали господами они, не сразу, постепенно, и сами пока привыкали, и других приучали, нагибали. Одёрнуть-то теперь некому – в бывших обкомах запустение, серые клерки шмыгают по коридорам, и тоже глазками по сторонам стреляют в поисках съедобного.
Что со вкусами стало? Ничем не брезгуют. Не зря сказано: одного духа злого прогонишь, держись, семерых приведёт.
Ах, душа неприкаянная, бунтарская, революционная, видишь, чем чистилище твоё обернулось. Бедой в семеро.
А теперь и подавно, дай крысиному роду свободной демократией без кота пожить, он, род этот, закрома все вычистит, что не сожрёт обязательно загадит, и так во вкус войдёт, что и на людей, как на источник белка смотреть станет.
Не унимаются Дзиньгаревичи, звон по стране такой пошёл, народ с опаской шепчется. «Слыхал, братки с властью обручаются». – «Оба?!» – «Оба». – «Разврат!»
Кому разврат, а кому плутократия. Кто из
