никаких особо новостей не установлено.
Райзигер был приписан к третьему орудию батареи. В одной норе с ним проживали доброволец Херман и резервист Зюскинд.
В то воскресенье спали до часу дня. Потом в животе заурчало. Райзигеру как младшему пришлось готовить. В углу укрытия стояла консервная банка, разбухающая от земли, риса и лапши. Он положил всё это в воду и поставил на огонь. Когда сготовилось, варево поделили поровну на три части и съели с мармеладом. Рецепт был новый, изобретение Райзигера. И раз уж даже «старику» Фрицу Зюскинду понравилось, дружба завязалась быстро. После ужина Райзигер выложил на стол сигареты. Пошел разговор.
Зюскинд:
– Давно на фронте?
Райзигер:
– Я был в колонне снабжения – и вот, впервые на позиции.
Херман:
– И как вам у нас?
Зюскинд:
– Можешь к нему на «ты», он ведь не старше нас.
Райзигер (смущенно):
– Ладно. Но я себе представлял войну совсем иначе.
Зюскинд:
– Да на хрен! Мужик, это всё дерьмо, что ты там представлял. Говорю тебе: если не сбежим отсюда поскорее, к следующему Рождеству тоже домой не попадем.
Райзигер:
– С самого начала тут?
Зюскинд:
– Конечно, я со Стариком выступал в поход. Он ловкий парень, этот Мозель. Сейчас он просто злится, потому что ничего не происходит.
Херман:
– Я на батарее с Рождества. Не видел еще ни одного выстрела. И мы сами тоже еще не стреляли.
Зюскинд:
– Да и наблюдательный пункт – это тоже хрень полная. Это чтоб дать нам подвигаться.
Райзигер:
– Думаете, противник не прорвется? По весне ведь следует чего-то ожидать, так в газетах пишут.
Зюскинд:
– Пускай прорывается. Ему с нами не повезет. Дорогой, ты плохо знаешь Мозеля. Стоит ему разозлиться, прослезятся все.
Райзигер:
– Хотел бы при этом поприсутствовать.
Зюскинд:
– Да не торопись. Я всегда себе говорю: лучше, чем здесь, не найти. Чего еще надо? У нас тут своя квартира, еда каждый день и никаких забот. Дорогой, поверь мне, многим из нас приходилось дома спать в коробках из-под сигар, а здесь можно вволю растянуться. И в конечном счете с героической смертью та же штука. Тогда, 14 сентября, когда у нас был последний бой, мы потеряли около сорока человек. И был у нас старый ездовой, которому голову потом оторвало, так он всегда говорил, что лучше он на пять минут струсит, чем на всю оставшуюся жизнь будет мертвым.
Все засмеялись. Адольфу Райзигеру пришли на ум статьи военкоров, где часто шла речь про «неистребимый юмор наших пехотинцев». Вуаля!
Разговор затухает. Зюскинд
