«на взводе», постоянно пытаясь вставить свое слово, смотря большую часть монолога гостя на фарфоровые блюдца стоящие прямо напротив нее и переодически приподнимая уверенно взгляд на Гераклита, – что свидетельствовало скорее не о ее неприятии к словам последнего, а о приступе тщеславия, ведь у нее забрали ведущее слово данного мероприятия. Аристо будто бы ждал такого исхода, и у него даже нашлось слово, которое найдя подходящий момент он смог вставить как заключительный фрагмент этой ужасной, неряшливой и бессмысленной картины.
Старший сын Софии уверенно смотрел всем в глаза и периодически менял ракурс внимания с одного гостя на второго; такой настрой пробудился именно в момент унижения Плато командой от Гераклита и матери – «сядь с ним». Это говорит скорее не о возвышении над видом униженного брата, а о «защите авторитета семьи в целом», – как подметила про себя София (какая мотивация на самом деле преследовало его – не узнать). В таком положении Аристо было легко ориентироваться, он этим воспользовался, и когда Гераклит закончил свою речь, последовал странный, но тем не менее разрушительный удар для личностей бывшего военного и Гипатии Романович;
– Я все думал о событиях прошлого – истории, и вы знаете, какой-то голос преследовал меня, вот, буквально последние пятнадцать минут. Неприятное зрелище. Он говорил обращаясь ко мне: «помни своих предков, что воевали за тебя, ты, ничтожество», а ещё мелькали мысли, не совсем для меня понятные, в которых фигурировал Никита Сергеевич Хрущев в момент после смерти Сталина, хотя причем бы здесь он! Возможно, смерть деда так глубоко расстроила меня…
В силу сказанной колкости, Гераклит поменялся в лице, и уже от былой уверенности осталась только фальшивая, чуть приподнятая улыбка. Гипатия, увидев в такой речи, как и следовало, помешательство, решила вновь взять на себя ответственность за настроение и мысли публики, вставив слово: «господа, вы знаете, я, совсем забыла о главном», но в моменте ее без предупреждения перебил Аристо, что последние ее три слова были вовсе не услышанными. Он прервал ее возвращение следующими словами: «Как сказал бы Анаксий Романович в философских кругах известный – люби себя сильнее, чтобы вообще можно было любить», после посмотрел мельком на картину Жак Луи Давида «Первый консул, переходящий Альпы у перевала Сен-Бернар» с изображением Напалеона первого, перенес взгляд на группу единомышленников находящихся «под градусом», кивнул головой, как бы в знак прощания, а после уверенно, не смотря на присутствующи, вышел из помещения так тихо, что никто и не среагировал на движения и звук двери.
Глава пятая: «Пришествие реакционера»
Из всего известно, что наша семья и ее ближайшее окружение представляла собой личностей разного вида и убеждений, что и породило немало комедийных, а иногда и жутких сцен с интеллектуальным
