узнает, что ее упрятали в приют, и тогда… эта мысль приводила Мэри в смятение.
– Скажите, кто вы? – вкрадчиво проговорил Эдвард, осторожно приподняв подбородок. – Ивонн сказала мне только то, что вы нуждаетесь в покровителе.
– Зачем вам это знать?
Он погладил ее по щеке.
– Я смог бы тогда оградить вас от опасностей прошлого. Я желаю обеспечить вам безопасность.
– И благополучие?
– Да, и благополучие.
– Если бы вы знали обо мне больше, ваша светлость, вы бы этого не желали. – Мэри хотелось отойти от него, но, с другой стороны, ей не хотелось терять связь, возникавшую между ними. Она напомнила себе, что теперь стала его любовницей, – а если так, то и вести ей себя следовало подобающим образом. – Гораздо лучше, когда любовники далеко не все знают друг о друге, разве не так?
Глаза Эдварда, казалось, пронизали ее насквозь.
– Значит, не расскажете?
Мэри со вздохом покачала головой:
– Нет.
Он положил руку ей на плечо, и ее сердце забилось еще быстрее. Нет, Мэри не чувствовала страха, – наоборот, с нетерпением ждала, что будет дальше.
– Почему не расскажете?
– Вам незачем об этом знать, – ответила Мэри.
Она прижала ладонь к груди герцога и тотчас же почувствовала исходившее от его тела тепло, приятное и успокаивавшее.
– А если я желаю знать о вас все? – спросил он.
Мэри уже твердо решила, что будет ублажать его, но ни за что не расскажет о своем прошлом. Никогда. Ему не следовало знать, как ею пользовались в приюте.
– Тогда, боюсь, вы будете крайне разочарованы, ваша светлость.
В его глазах вспыхнул огонь страсти.
– Калипсо, вы никогда не сможете меня разочаровать. И не важно, что вы сотворите, не важно, чего вы наговорите, – я до конца дней своих буду преклоняться перед вашей душой, совершенной даже в своем несовершенстве.
Мэри с удивлением смотрела на герцога. Ее душа «совершенна даже в своем несовершенстве»? Она никогда не думала об этом. Но почему же он вдруг… Поддавшись внезапному порыву, Мэри прижалась к нему всем телом.
– Позвольте мне познать глубины вашего сердца, позвольте быть их стражем.
Все ее существо буквально кричало: «откройся ему, откройся!» Но три года непрерывного ужаса, от которого кровь стыла в жилах, воздвигли неприступные стены на пути к ее сердцу. Увы, Мэри просто не могла рассказать о своем заточении, поэтому прикрыла глаза и пробормотала:
– Мое сердце непостижимо и для меня самой. Но вы можете познать меня с другой стороны… – Ради всего святого, пусть он примет ее предложение и оставит прошлое в покое. Пусть ужасные воспоминания о приюте таятся в глубинах памяти – так, чтобы ничто не тревожило их.
Тут герцог наклонился и поцеловал ее. Мэри в страхе оттолкнула его и воскликнула:
– Остановитесь! Умоляю вас!
– Что
