платок можно выжимать, а оттёк глаз не спадёт неделю.
Её серебристые волосы, подрезанные до контура на затылке, но обволакивающие лицо спереди, пытались закрыться, чтобы никто не посмел увидеть её в таком состоянии. Макс же не проронил и скупой слезы.
Когда Макс и Ани-Мари стояли рядом, виделся контраст между ними. Макс, если не мрачный, то точно пытающийся слиться с тенью, уступал в красках Ани-Мари, хоть она и не позволила одеться себе праздно.
То чёрное платье, надетое ей, по обыкновению, подчёркивало её ухоженность тела, не запущенное под пятым десятком, а также яркость. Даже в серости Ани-Мари позволяла себе быть более серой, выделяемой.
– Правда этого хотела? – кивнул в сторону огня Макс.
– Я пыталась отговорить, – сквозь слёзы почему-то пыталась оправдаться Ани-Мари.
Рука Макса потянулась к лицу. Он провёл ладонью по скулам, стекая к кадыку. Косым взглядом наблюдал за своей сестрой. Наверно, должен был её приобнять, но, пытаясь это сделать, схватывали судороги.
Поджав губы, Макс отпустил стыдливый взгляд, глядел на ботинки. Ноги безумно прели. И думал Макс об этом больше, чем об обстоятельствах, в которых находился.
– Надо к нотариусу заехать? – спросил Макс как бы невзначай.
Вопрос скорее риторический, и оба это понимали, поэтому Ани-Мари не отвечала и пыталась успокоиться дыхательной практикой.
Иронично ясный день. Солнце не плавит битум – скорее душно, чем жарко. Но мужчины за сорок всё же разгуливают с голым торсом и, как бочонки, движутся вдоль отделанного мрамором крематория неспешно.
Такой переход из мира лишения в мир, где ничего существенного не произошло, вызывает у Ани-Мари нервный смешок. Макс же, напротив, спокоен, будто не наблюдал, как пламя охватывает тело его матери.
Шарясь в карманах, Макс вытаскивает ключи от своей машины. Чтобы Ани-Мари, утонувшая в экзистенциальных вопросах, не отстала от него, Макс подхватывает её за локоть и ведёт за собой.
Кажется, это первое их прикосновение за долгое время. Теперь их осталось только двое. Момент, когда они могли собраться полной семьёй, остался отпечатком в прошлом веке. Всё изменилось, когда не стало отца.
Когда трагично погиб отец, а им втроём пришлось экстренно покидать родной дом, мать перестала осознавать детей, Макс перестал осознавать мать, сестру. Лишь Ани-Мари теплила узы родства.
Нерасторопное, почти неживое касание Макса привело в чувства Ани-Мари. Она обернулась, выслеживая в лице брата пример, который видела раньше.
И, хоть найти его в потускневшем взгляде брата сейчас было невозможно, Ани-Мари всё равно приобняла его, пытаясь согреть горячим сердцем холодную душу. Макс не сопротивлялся.
Вдвоем они дошли до раритетного, но вылизанного до состояния, в коем авто прибывало лет двадцать назад, японца. Макс мог себе позволить потратиться на редкие детали и эксплуатацию.
Двери захлопнулись. Одна, со стороны
