к нотариусу, но сдерживал кулаки у собственного подбородка. Ани-Мари, пустив всё на произвол, смотрела на соседнюю стену, не способная что-либо сказать.
– Сколько она вам заплатила? Вы, наверно, ещё и с «пасынками» работаете и ветнов вызволяете?
Макс не церемонился, используя жаргонизмы, называя Порождение сына и всяких безумцев, живущих в Родеомгевинге, что называли просто Родео, соответственно.
– Не вмешивайте политику, Макс Эмиэль, – сквозь зубы рычал нотариус. – Все мы в курсе, чего в последний раз вам это стоило.
Сам нотариус опешил от своей дерзости. Всё же стоило ему затянуть галстук потуже. Макс же, вопреки предположениям, затих. Спустя секунду обдумывания сказанных ему слов он лишь почесал кадык.
– Сколько же ещё дерьма ты нам припасла? – еле слышно обращался Макс к армстронгу на полотке.
– Макс, уймись, – вскипела Ани-Мари, с хрустом развернув голову к брату. – Ты можешь хоть раз не быть мудаком и хотя бы не измываться над трупом нашей матери, что вырастила нас, как могла?
После такого последовала тишина. Неприятная такая, с резкой нотой писка.
– Что мы вам должны? – с разочарованной хрипотцой обратился Макс к нотариусу.
– Проваливайте, ради Бога, – покрасневший, словно помидор, умолял нотариус.
Не прощаясь, Макс и Ани-Марии тихо встали с мест и прошли к выходу. Макс напоследок осматривал помещение.
– Вам бы место пошире найти, что ли. Не знаю, как вы проталкиваете своё пузо в такой узенький коридор.
Остановившись у двери, Макс обернулся.
– И да, – щёлкнул он пальцами. – Не пропускайте новостные сюжеты. Может, увидите знакомые лица.
После такого намёка Макс откланялся и скрылся за дверью. Нотариус облегчённо выдохнул и поправил документы на столе, расслабляя давящий на глотку галстук.
***
Макс и Ани-Мари вновь сидели в салоне старого японца. Не оборачивались, не говорили, кажется, что даже не дышали. Изредка их покачивало от проносящихся машин.
Макс смотрел на руль, а руки стискивали брюки. Ани-Мари, ладонью прикрывая глаза от солнца, глядела на брусчатку пешеходной дороги. Макс перекинул руки на руль и тянулся к зажиганию.
Никак не осмеливался начать путь. Смотрел в зеркало заднего вида. Пристёгнутая ваза с человеком, что сплюнул его из утробы. Смотреть ему было тошно, предпринимать действия и того хуже.
Инициатива волнует инициатора. Поэтому первым начинать разговор ему точно не хотелось.
– Ты же ничего им не сделаешь? – с надеждой спросила Ани-Мари.
– Так, если напрягусь, – обнадёживал Макс, – а напрягаться я не хочу.
– Что же мы будем делать?
Ани-Мари спрашивала скорее себя, но вслух. Макс предательски молчал. Боялся издать лишнего звука, чтобы не началась цепочка, из-за которой они, сквозь дыры в заборе, направляются под косу старухи.
– Может,
