ещё одна история… ха-ха. Опять же в советское время дело было. Я, будучи молодым режиссёром, получил приглашение в одном узбекском театре пьесу дурацкую, морально-пропагандистскую поставить. Ну и, понятно, согласился – других предложений ждать не приходилось. Я и от такого-то предложения от радости чуть из штанов не выпрыгнул – всё-таки самостоятельная работа, да за хорошие деньги. А пьеса была про то, как простой советский рабочий выиграл в Спортлото автомобиль «Волга», – по тем временам счастье просто неземное. Так вот, когда он пошёл узнавать где и как приз получать, к нему грузин пристал, просил продать билет – тогда ведь, если помните, просто так машину купить невозможно было, надо было очередь многогодовую выстоять. Ну, а «Волгу»-то и вообще – нереально было простому смертному получить. Вот грузин, как представитель наиболее состоятельной национальности многонационального СССР, предложил мужику за билет двойную цену. А эта сумма по тем временам – зарплата этого рабочего практически за двадцать лет. Ну, подумал мужик подумал, да и продал. Тут его и схватили за спекуляцию. Ну, потом, понятно, судили… ну, вот такая история советского маразма, каких тогда полно было. И вот до премьеры два дня, завтра генеральный прогон, и тут сообщают мне, что исполнитель роли этого мужика-рабочего заболел, и очень серьёзно: ни на прогоне не сможет быть, ни на премьере. Ну, я в шоке – второго состава нет, заменить его некем. Что делать, я не знаю. Абгалдырь полный, в общем. Я в отчаянии. Директор театра вообще на грани нервного срыва – понятно, на премьеру вся партийная верхушка республики собралась, и даже высокие гости из столицы обещались быть. Предлагает мне, в общем, директор другого молодого артиста… как сейчас помню – Кляшин его фамилия. Имени, правда, уже не помню. На полноценные репетиции, ясное дело, времени вообще нет. Ну, мы вместо прогона с этим Кляшиным роль учили… да и роль – громко сказано… текст! Выучил он кое-как. В общем, идёт премьера. Кл яшин неплохо держится. Хорошо ещё, роль такая: ходи вечно смурной да изредка бубни реплики себе под нос. Он даже умудрялся шпаргалкой пользоваться, ловко пряча её в рукаве. И вот наступает самая ответственная сцена – суд. Самая ответственная, потому что Кляшин там довольно объёмную речь говорит. Я слежу за ним, глаз не отвожу. И вот, подходит время его последней реплики. Если пройдёт, то считай всё – проскочили. Дальше там ни одного слова у Кляши-на нет. Судья спрашивает: «Кто же вас просил, уточните пожалуйста?» Кляшин чётко по тексту отвечает: «Он». Я расслабился – слава Богу, всё: дальше по сценарию Кляшин посидит на сцене минут пять молча, после чего уйдёт и больше не появится до поклонов. А судью играла Крашенинникова, местная звезда. Народная артистка республики, всеобщая любимица, в театре непререкаемый авторитет – директор с худруком перед ней расшаркивались. Так вот, когда я утверждал на роль артистов, она отказывалась играть, ссылаясь на то, что ролей у неё и так много. А я тогда настоял, и не потому, что очень она мне нужна была. Мне было всё равно, – любая другая сыграла бы – спектакль бы не проиграл. Просто я был уверен, что отказывалась