канонам, создавая свои трагические ситуации. Возможно поэтому, он обогатил само понятие трагедии новым содержанием. Назовем, хотя бы ситуации Гамлета, Макбета, Ричарда 111, короля Лира, Отелло. Даже «Ромео и Джульета» это не «Антигона» Софокла, а «Антоний и Клеопатра» не «Персы» Эсхила. Может быть, названные две последние трагедии, которые мы выделили у Шекспира и имеют в своих психологических очертаниях и логических ходах сходство со своими древними прототипами, но все же это совершенно новые ипостаси трагедии извечной природе человека. Из русских писателей, ближе всего к пониманию человеческой природы трагедии И. А. Гончаров, М. Ю. Лермонтов, И. С. Тургенев, А. П. Чехов и Максим Горький. Есть одна общая черта в характерах столь не похожих друг на друга и своими жизненными ситуациями трагических героев у названных писателей. Возможно, это вообще черта русского характера. Я имею в виду — безысходность. Трагедия, по-русски, это безысходность. «Ты хоть к Небу, хоть к Богу – безмолвие!» Конечно, все великие русские писатели понимали эту особенность нашего национального характера. Л.Н.Толстой боролся с безысходностью путем нравственного самоусовершенствования, призывая к революции в самосознании.. Ф. М. Достоевский видел решение главной человеческой проблемы в вере и покаянии. Н. Г. Чернышевский, поставив вопрос ребром: «Что делать?», ответ на него искал» в идеологическом переустройстве общества.
Экзистенциалисты, вышли все до одного из русских писателей. Я готов это доказать. Хотя Лев Шестов в «Апофеозе беспочвенности» и «Достоевский и Ницше. Философия трагедии», уже сделал это блестяще и основательно. По сути дела экзистенциалист родился «из загадочной русской души». А загадка то вся в безысходности. «Лишний человек» – синоним нигилиста, все та же русская душа, в осознании своей безысходности. Экзистенциалисты возвели безысходность возвели в абсолют, объявив природу человека изначально трагической. Это, конечно, был шаг вперед по осмыслению трагедии. По крайней мере, библейская изначальная греховность человека, превращающего его в раба Божия, была преодолена. Но, логика трагичности человека оставалась логикой вины, внутреннего мотива влечения к смерти. Не этот ли мотив был главной движущей причина всех поступков Христа? Вина за все человечество! Но, перед кем? Перед создателем? Христианство на этот вопрос не имеет ответа. А, если человек изначально не виновен (не винен, как дитя), то искупление не имеет смысла. Смерть трагична без Воскресения. Жизнь трагична без смерти. Самое жестокое наказание Божие – бессмертие.
Выше названные модусы трагедии от Софокла до М. Горького, имеют еще одну общую составляющую. Страх. Только для Л.Н.Толстова нет ничего страшнее смерти. В «Смерти Ивана Ильича», герой в ужасе перед неминуемой и близкой смертью (он, как помните, неизлечимо болен), говорит: «Все лучше смерти!» А другой
