по ракушкам.
– Власти вязать мёртвое с живым священными Узлами, – сказала я, вздёрнув подбородок. Чувствовала, что говорить, как говорить; понимала, что говорю правильно. – Вязать через огонь преисподней, через свою кровь и жар Дара. Когда захочу – и когда понадобится.
Я не заучивала наизусть формулу Церла, но выдала её дословно, до вдоха.
– Что дашь за это? – спросил Тот, приподняв брови. Мне на миг стало смешно смотреть в его лицо из раскалённого железа.
– Свой будущий брак, – бросила я ему, как кость, ни секунды не колеблясь.
Сдался мне этот брак. Я не буду порядочной. Я буду хорошей. Я буду – море. Во мне – шторм.
– Заплачено, – прошелестел он и потянулся вперёд.
Я резанула руку глубже, а когда кровь с шипением испарилась с раскалённой брони, закрыла и запечатала портал. Песок сошёлся над рогами Того с лязгом, как стальные ворота, – и остатки пентаграммы слизнул прибой.
Мы рассчитали хорошо.
Я отошла на десять шагов и начала чертить Узлы.
– Отдохните, деточка, – предложил Валор за плечом, но я только отмахнулась.
У меня были сила и решимость довести работу до конца. Я лизала собственные порезы, чувствуя стальной солёный вкус проклятой крови, рисовала и пела, чувствуя, как меня ведёт, несёт Дар, смешанный с новой силой, – и свистнула Тяпочку в звезду между Узлами так, будто она была живая. Я видела, как её тень вошла в механическую игрушку, сделанную отцом, – и помогла ей встать на ножки. В этот-то миг меня и отпустило то, что вело.
Я сидела на мокром песке, обнимала, оглаживала, обнимала собачий скелет, рыдала и смеялась, а Тяпка тыкалась мне в лицо жёсткой костью бывшей морды и жалела сердечно, что не может меня вылизать. Но она была со мной, она была со мной, она была со мной!
Я обнимала, обнимала её, прижимала к себе и думала: я не отдам смерти тех, кого люблю. Я нашла мост, нашла путь, я – как Церл… я делаю страшное дело, но я, я тут хозяйка!
– Деточка, – ласково сказал Валор, – да вы же чокнутая.
А я только шмыгнула носом.
Я добрела до дома, до своей постели, еле волоча ноги. Упала на неё, не раздеваясь, и провалилась в чёрный сон, обняв Тяпку, привычно устроившуюся рядом со мной.
А разбудила меня моя собака. Моя милая, милая мёртвая собака.
Отец не подумал, что собакам нужно лаять, не вмонтировал в горло Тяпки маленький орган, который имитировал бы лай, – а я тоже не догадалась и не подсказала. И лизаться Тяпа теперь не могла – и потому тыкала меня носом и нежно прихватывала пастью. У неё остались слух и чутьё. И любовь.
И я вскочила, услыхав шаги на лестнице. Когда колотили в дверь, я уже пыталась как-то привести в порядок волосы. Дар полыхал во мне, как перед большой бедой.
– Карла! – тревожно позвал отец. – Нужно, чтобы ты спустилась в гостиную, цветик. Пришли жандармы и святой наставник, они хотят говорить с тобой.
Не приходили
