местечек в Жопном проулке. Он даже кончить не успел – бумажник с пачкой долларов как корова языком слизала. Знаками показывает шлюхе – мол, ты украла. А она ему, тоже знаками, – ты, мол, сукин сын, вообще без бумажника пришел. Что-то сказала про «полицию» и прыг за дверь. А он подумал, что она пошла искать полицейского, чтобы тот помог ему отыскать деньги. И вот он ждет-пождет, она всё не возвращается, и тут, поняв, что его надули, он чиркает спичкой и поджигает кровать! Тут уж он заполучил и полицию, и пожарных, да еще впридачу шесть месяцев тюрьмы – там и прохлаждается до сих пор.
Имбирёк сказал:
– А я вот парень старомодный. Когда приеду в какой-нибудь новый порт – мне главное, чтоб меня не трогали и не мешали жить как живу. Я живу как живу, все остальные живут как живут, и ни я на них не в претензии, ни они на меня.
Он лежал на спине на одной из громадных каменных плит волнореза. Волны тихонько поплескивали о камень. Он был без рубашки и, отстегнув булавку на воротнике старого синего пальто, распахнул полы и подставил солнцу коричневое брюхо. Брюки сползли ниже пупа. «Ох, Господи, солнце-то какое», – зевнул он и, стянув кепку на глаза, заснул. Остальные тоже вытянулись и заснули.
На длинном волнорезе нежились на прогретых камнях и другие беспечные бродяги. Холодало, но солнце отражалось в волнах теплым, неярко мерцающим светом. У Эстака, в сторону которого расширяли и достраивали порт, черным пятном на синей глади застыл груженный углем корабль компании PLM. Длинной вереницей отлого проступали заводские трубы, сцепка ржаво-черных силуэтов, а за ними виднелись голубовато-серые холмы, окутанные, словно паром, тонким, нежным туманом, а дальше – нагромождение серых скал, круто обрывающихся в море, – святая святых цементной промышленности.
Закат парни встретили на площади Жольет. В одном из кафе в толпе каких-то мальтийцев они заприметили матроса с Занзибара и зазвали его к себе.
– Мы как раз вовремя к те п’спели, – заявил ему Мальти. – Мы те тут были п’зарез. Н’рмальные ребята, к’рые на твоем же инзыке разг’варивают, а не енти типы мутные с ихней лопотней арабской. М’льтийцы енти у арабов вроде как отбросы, ублюдистые они сильно. У нас их никто не л’бит, а связываться – ваще Боже упаси.
Новенький был очень рад знакомству с дружелюбными ребятами вроде Банджо и Мальти. Он прибыл на углевозе из Саут-Шилдса, и у него имелись кое-какие фунты. Он не скупился и поставил им выпивку в нескольких заведениях. От площади Жольет они направились к Канаве всё тем же спокойным бульваром Ла Мажор. Для обитателей пляжа держаться такого маршрута было разумнее всего. Много у кого не выправлены были документы, так что приходилось из кожи вон лезть, чтобы не нарваться на полицию. А на главной улице – Республики – их то и дело останавливали, расспрашивали, обыскивали, тащили в участок. Иной раз говорили – да, документы не в порядке, но кончалось тем, что на ночь сажали под замок, а с утра уже отпускали. Другие жаловались, что полицейские их били. Имбирёк считал, полицейские
